«Живу отшельником, но моя команда работает и днем и ночью»
В нынешнем октябре создателю «ГРУППЫ АГРОКОМ» Ивану Саввиди было присвоено звание почетного гражданина Ростовской области. Это событие стало поводом для большого интервью с главным донским бизнесменом и меценатом. В последние годы он ведет непубличный образ жизни. С чем связано затворничество, как оно отражается на жизни его группы компаний, как была воспринята новость о присуждении ему почетного звания, Иван Саввиди рассказал в интервью «Городу N».
«ГРУППА АГРОКОМ» остается главным хедлайнером ростовских деловых новостей. Выручка, которую генерируют состоявшиеся проекты компании во главе с «Атлантис-Паком», помогает выстраивать цепочку отелей федерального масштаба, развивать новый автовокзал, финансировать социально важные инициативы.
N: — Когда вам присвоили звание почетного гражданина Ростовской области, я подумал, что было бы интересно спросить о вашей первой встрече с Доном, когда вы в детстве переселились сюда из Грузии.
И.С.: — Мы, греки, вообще-то, коренной народ на юге России. Мои предки творили на этой земле чудеса, жили рядом со скифами, печенегами. Из Танаиса можно сделать пособие для нынешних мэров. Ровные улицы, водостоки, дренаж, ливневки. Я бы сказал, что мой переезд на Дон — промысел Божий. Я тогда не понимал, почему моя мама в какой-то момент сказала: «Отныне ты должен жить среди русских». Это было, когда я учился в восьмом классе. Не скрываю: уезжать не хотел. Хотел быть рядом с мамой. Когда я закончил восьмилетку, то эта фраза — «жить среди русских» — означала, что я должен собрать свои скудные вещи и двигаться в Ростовскую область.
N: — Почему именно в Ростовскую область?
И.С.: — Потому что мой родной брат закончил к тому времени Ростовский пединститут. И был распределен в школу Мартыновского района. Я приехал 1974 году. Сразу полюбил донские степи. Много пришлось бегать по ним, чувствуя теплую энергию этой земли. Я здесь прижился. Не люблю менять места. Сегодня Дон для меня — моя родная земля. Здесь я в первый раз влюблялся, в первый раз разлюблялся, в первый раз целовался. Все связано с донскими хуторами. Иногда я шутя говорю, что реку Сал прошел пешком по дну. Мы, пацанва, с утра до вечера ловили там раков. Ждали зиму, чтобы гонять в хоккей на замерзшей речке. Я родился в горах, 1800 метров над уровнем моря. В местах, где ничего вообще не было, кроме коров. Мои предки мигрировали в Российскую империю. Это была огромная страна, и не важно было, где находиться. Важно было, что ты под покровительством российского императора. Интересно, что когда Советский Союз развалился, то в один момент мои братья и сестры оказались гражданами четырех разных государств.
Я себя нашел в донских степях. Искренне люблю Дон. Не знаю, какую жизненную дистанцию определит мне Господь, но она будет прожита здесь.
Когда я закончил школу, брат посоветовал идти в строительный институт. Такой советский стандарт: пойдешь работать на стройку прорабом, получишь квартиру, жизнь удалась. Я не хотел в строительный, но туда, куда хотел, к сожалению, по состоянию здоровья не смог поступить. Мечтал летать, хотел поступить в Высшее военное училище на штурмовика. Но меня забраковали. Это была трагедия. На мои взгляды повлияло советское кино. Особенно фильм «Рожденная революцией». Я понял, что служить Отечеству можно не только в воздухе, но и на земле. Решил идти в органы. Уже тогда я был студентом строительного факультета, поступил достаточно легко, но все было в тягость, я понимал, что жизнь будет абсолютно бессмысленной, если я буду делать то, что не по душе. Бросил институт, пошел в армию, где столкнулся с армейской изнанкой. Многое изменилось во взглядах, но я почувствовал и всю мощь нашей советской страны. Служил я в Красноярском крае, там были построены целые подземные города. Оттуда прямым ходом в Москву — хотел попасть в московский уголовный розыск, но нужна была московская прописка. Не получилось, вернулся в Ростов. Тогда, после армии, двери то там закрыли, то там прикрыли. А кушать-то хочется. И подруга моего товарища говорит, давай посмотрим объявления в «Вечерке», куда требуются люди на работу. Мы сидели на площади Ленина, на лавочках. Ну, быстренько взяли газету. И первое, что попалось, было объявление: на табачную фабрику требуются работники, неквалифицированный труд. На следующий день я пришел на ростовскую табачку. На тот момент, конечно, не предполагал, что через ту заводскую проходную я буду ходить 45 лет.
N: — Когда вы стали директором табачной фабрики, а потом и главным акционером, то вы же могли просто, как и большинство бизнесменов, заниматься только предприятием. И этого было бы, наверное, с головой достаточно, чтобы весь день был распланирован по часам. Тем не менее вы стали принимать участие в решении социальных проблем, которые напрямую не касались «Донского табака». С чего это началось?
И.С.: — Какие-то маленькие эпизоды формировали мое отношение к окружающему миру. В 1970-х я часто бывал в нашем кафедральном соборе. Я знал там всех прихожан, людей, кто просит деньги. В тот период мужчин было совсем мало. На службы ходили бабушки. И тут молодой парнишка… Подходит ко мне одна бабулька и говорит: «Сыночек, а чей ты будешь?» Говорю, я грек. Она поцеловала рукав моей рубашки и сказала: «Помни, веру мы от вас получили». Она так это тепло сказала! А когда живешь вдали от матери, любое подобное теплое отношение формирует в тебе ответственность. Ты должен быть как минимум нормальным человеком.
Когда пришел на фабрику, то до директорства двигался по ступенькам. Был слесарем-ремонтником, механиком, начальником отдела, замдиректора. Это был мой мир. Там сформировалась моя ответственность перед этими людьми. Я помню время, когда ел один раз в день на фабричный талон. Ждал, когда перерыв будет. И вот подходит ко мне наша старенькая сотрудница, ветеран войны, килограмм, может, 50 весила, с папироской в руках. Мы ее звали баба Найда. И говорит: «Сынок, а ты сегодня ел?» Я говорю: «Нет, но скоро обед будет». Через несколько минут она принесла мне свой бутерброд. Это нельзя забыть! Забудешь — и ты уже не человек.
Когда я уже был заместителем генерального директора, рабочие бастовали, требуя, чтобы меня назначили директором. Я говорил им, что буду бороться против воровства и пьянства, которые были на фабрике. Люди отвечали: «Да, мы знаем, но мы знаем и другое, что ты нас никогда не предашь». И я им всегда говорил, что я один из вас. Им и был. Александру Македонскому приписывают фразу: «На свет я появился благодаря родителям, но Македонским меня сделал Аристотель». Я никогда не стеснялся быть искренним перед коллективом табачников. Иваном Игнатьевичем, человеком, сделали меня именно они — своим отношением, вот этим бутербродом, обременив, тем самым, огромной ответственностью.
В 1990-е, когда я был избран директором, нацелился на то, чтобы создать предприятие, которому нет аналогов. Удалось, безусловно. В нашу команду входили специалисты из первой тройки профессионалов отрасли. На общих собраниях мне делали замечание, что я больше говорю не о дивидендах, а о выплаченных налогах. Я отвечал, что это наша гордость. Маленькая табачная фабрика, а платит налогов в регионе больше СКЖД, больше «Роствертола». Самый крупный налогоплательщик!
Человек не может быть счастливым среди несчастных людей. Мы до сих пор заботимся обо всех пенсионерах «Донского табака». Был создан специальный фонд для их поддержки. Сегодня мы даже ухаживаем за могилами табачников, когда это не делают родственники. В такой коллектив меня привел Господь. И я должен быть ему всегда за это благодарен.
N: — Когда вы уже стали одним из самых успешных бизнесменов в Ростовской области, вокруг «Донского табака» стала формироваться группа предприятий, которые вы покупали в кризисной ситуации: «Тавр», «Рэдиссон», «Хаятт». Вы это делали как бизнесмен или скорее как гражданин, помогающий разрешить ту или иную проблему?
И.С.: — Конечно, мы соприкасаемся с проблемами в нашем городе. К нам поступали и поступают предложения от администрации обратить внимание на то или на это. Например, «Тавр» на момент приобретения был банкротом. Тогда многие предприятия в стране разорялись. Табачной фабрики это, к счастью, не коснулось. Люди могут подумать, что мы легко этого добились. Но я по сей день не знаю, что значит воскресенье, что значит день, что значит ночь. И моя команда, которой я горжусь, — таких уже не будет. Я шутя говорю им: «Я понимаю, что вам надо иногда спать, но, может, вам раскладушку в кабинет принесем?» Потому что если ты остановился отдохнуть — или тебя каток закатает в асфальт, или обгонит тот, с кем ты в жесткой конкуренции.
Когда попросили обратить внимание на «Тавр», я был шокирован плачевным состоянием предприятия. Было интересно, справимся ли мы с этой, казалось бы, нерешаемой задачей. Много ошибок совершили. Был момент, когда я хотел смоделировать принцип управления, как в табаке. Увидел, что неприемлемо. Был момент, когда хотел глубоко погрузиться в понимание всего, что связано с мясом. И слава Богу, вовремя себя остановил. В тот момент «Тавр» контролировал всего около 2% ростовского рынка, производя несчастные полторы-две тонны колбасных изделий. Для того чтобы безубыточно работать, надо было делать минимум 15 тонн. Я говорил: «Вы с ума сошли? В семь раз надо увеличить объемы, чтобы хотя бы выйти на безубыточность». Но тот, кто вырос на ростовских улицах, понимает, что порой именно так воспитывался характер. Тебя побили, ты побил — и сформировался ростовчанин. Сегодня «Тавр» занимает 25% на рынке юга. Вот так, собственно, мы и брали тяжелые проекты.
Наш город — наше лицо. И когда ты видишь годами свалки, хочется сказать: ну в конце концов, можно же убрать эту свалку! Если некому, давайте мы сделаем. Ну вот как я должен был отреагировать много лет назад на то, что парк им. Октябрьской революции был, по сути дела, мусоросборником? Это было место, где комфортно себя чувствовали только наркоманы. Мы самосвалами вывозили оттуда мусор, в котором были горы шприцов. Да, я туда еще юным хлопцем ходил на танцы, там в советское время хорошая была летняя танцплощадка. И тут губернатор Чуб мне говорит: «Иван, только у “Донского табака” есть возможность». Он вспомнил, что гулял там с дочкой Татьяной, когда она была маленькой. Я говорю: «Правильно я понимаю, что задача — вернуть в парк людей с колясками?» Он говорит: «Ну, плюс-минус». И начались песни и пляски в стиле Ростова! Парк как организация был тогда расчленен на кусочки с десятками владельцев. У кого-то сарай, у кого-то забор... Одного из собственников этой свалки нашли даже в Израиле. Я не хочу говорить, какие суммы пришлось заплатить, потому что скромности там не было. Все эти вопросы мы сняли в юридическом порядке. Сегодня никто не может сказать, что я что-то у кого-то отнял. Несколько сотен камазов чернозема было завезено, чтобы немного выровнять ямы, которые после дождя превращались в болото. Так потихонечку делали свое дело. От меня требовали изменить название парка. Но я говорил, что если мы считаем себя ответственными гражданами, то должны благодарить советское время, потому что оно нас сделало таковыми. И если принципиально стоит вопрос о смене, пожалуйста, я готов отойти в сторону, передать назад, и меняйте имя. У меня даже была идея демонстративно на колоннах забора поставить бюсты всех революционеров, которые имели отношение к Ростову. Но от этого шага меня удержали: «На тебе клеймо поставят, что ты а-ля за коммунистическое прошлое».
Решив привести в порядок «Рэдиссон», я сначала не чувствовал, что проект сделает меня отельером, что я буду вкладывать средства в этот бизнес и формировать сеть гостиниц. Что было на месте «Хаятта», вы прекрасно помните, это был вызов всей нашей команде. Задача была одна: мы должны создать в городе что-то принципиально новое. Я не во всех частях здания пока был, один раз только приехал, когда владыка Меркурий его освящал. Но то, что я слышу, дает мне основания считать, что мы добились того, что хотели. Вложены огромные деньги, более 14 миллиардов рублей, и результат получен.
Было время, когда руководство области звонило и просило налоги вперед заплатить. Надо было закрывать дырки. И мы шли на это. Иногда мне кажется, что, наверное, я не совсем правильный бизнесмен. Но вот эта неправильность меня и сформировала. Иначе бы я просто утонул, затоптали бы уже давно и забыли.
N: — Как было принято решение о создании нового автовокзала?
И.С.: — Готов ли я был сделать автовокзал? Готов. Только так, чтобы в стране не было аналогов по уровню оснащения. Могу сказать: сегодня их нет. Нужен ли он мне был как бизнес? Нет. Но я как ростовчанин понимал, что рано или поздно надо сделать шаг вперед. Иначе мы захлебнемся в пробках. Десятки междугородных автобусов двигаются через весь город! Какие показатели этого бизнеса? Этот год мы закроем с убытками больше 100 миллионов рублей. В связи с этим однажды я вынужден буду задать себе вопрос: «А может, проект пора закрыть?» Если есть желающие участники этого рынка, готов хоть сейчас отдать в аренду часть старого аэропорта.
В свое время я был категорически не согласен с закрытием старого аэропорта. На очень высоком уровне говорил, что готов акции передать государству. И тем самым показать, что я как ростовчанин убежден, что нам важнее метро, а потом, может быть, когда-нибудь аэропорт построим. Новый аэропорт не решал никаких задач, кроме коммерческих. Я был против того, чтобы тысячи работников 412-го завода были в один день выброшены на улицу. Когда мне предложили обратить внимание на аэропорт, он захлебывался в уголовных делах. 42 объекта были выведены в разные непонятные места. Передо мной поставили задачу привести все в порядок. Я все вернул. Где-то объясняя, что вы белыми нитками шили. Где-то платил. Где-то в суде оспаривал. Я выполнил все задачи, которые передо мной поставила региональная власть. Хотел услышать «спасибо», а получил «ты свободен, теперь мы у тебя его отнимаем». Я руководствуюсь правилом ростовской улицы, которая меня вырастила. И отношусь к той категории людей, которые с годами походку не меняют. Могу ли я сегодня ходить спокойно по Ростову? Да, конечно. Я всегда чувствую, что Господь со мной, во мне и чувствую его дыхание.
Я максималист. У меня все проекты сложные. Когда была пандемия, мы с командой совершили чудо — дистанционно запустили «Хаятт». Это была бы катастрофа, если бы проект не был завершен. И сегодня вроде бы все хорошо, но это предприятие может жить только при условии, что налог на имущество, а это более 200 миллионов в год, я буду платить из другого источника. Сегодня «Атлантис-Пак» платит, чтобы «Хаятт» мог жить.
В этот же период пандемии был построен суперзавод по производству пищевой пленки, аналогов которого в мире нет. На границе застряло 40 фур с технологическим оборудованием. Они выехали в нашу сторону, и весь мир закрылся. Мы смогли выполнить все требования надзорных органов. Машины впустили. Специалистов из нескольких стран мы собрали в Мюнхене, оттуда спецбортом привезли в Ростов, поселили в изоляции на территории завода, оборудовав общежитие. Завод был запущен. Это настоящий героизм нашей команды.
Мы не сбежали куда-то. Налоги платим здесь. И все последние годы, открывая все новые и новые предприятия, постоянно создаем для бюджета источники дохода. Если кто-то рядом нуждается, протяни руку. Если страна нуждается, то твой аппетит должен быть вторичным. Сегодня мы, как и прежде, когда я был совсем еще молодым, готовы принять любой вызов.
N: — Если брать примеры ваших небизнесовых увлечений, то, наверное, самым экзотическим и ярким был футбол. Кто был инициатором того, что вы в начале 2000-х возглавили футбольный клуб «Ростсельмаш», позже переименовав его в «Ростов»? Мне говорили, что вы, до того как вас пригласили в клуб, даже не были футбольным болельщиком.
И.С.: — До этого я был спокойным, умеренным любителем футбола. Мне некогда было ходить на стадион. Понятно, региональная власть просила, и я оказывал поддержку футбольному клубу «Ростсельмаш». Фраза губернатора, которая предопределила мое решение, была: «Я тебя прошу и не думаю, что я отказал бы тебе, если бы твоя просьба была бы так же жизненно важна». Я не буду говорить о деталях. Потому что однажды в моей жизни будет некая футбольная исповедь. Но это время еще не пришло. Я сказал: «Окей. Но между мной и вами никого не должно быть. Не убежден, что применяемые мной принципы будут удовлетворять окружающий мир и вас». — «Иди. Это устраивает». Выполнил ли я задание? На 101%! И безусловно, получил хороший урок. Мог бы я добиться любви болельщиков? Очень легко. Но я либо как солдат в строю принимаю принципы и иерархию, либо действую как «индеец», который гуляет сам по себе. Если ты занимаешься большими делами, ты должен понимать, что правила «индейцев» здесь не проходят. Нужно научиться наступать на свое эго. Я не просился. Понимаю, что часть болельщиков Ростова, наверное, мне никогда не простит, что у себя в кабинете я принял решение переименовать клуб. Но в мою бытность завод «Ростсельмаш» давал на футбол ноль. Всю инфраструктуру, созданную советским «Ростсельмашем», мы выкупили. Переименование было логичным, я был уверен, что мы, ростовчане, должны объединиться вокруг интересов своего города.
N: — Учитывая ваш чемпионский опыт в греческом «ПАОКЕ» и в гандбольном «Ростов-Доне», не осталось ли у вас чувство недосказанности по поводу вашей работы в «Ростове»? Из-за того, что в свое время его не удалось привести к чемпионству.
И.С.: — Знаете, я живу рядом со стадионом, слышу трибуны, когда на свежем воздухе гуляю. Если тишина — значит, неуспешно что-то идет. Если громко закричали — значит, забили. Как будто я там. Не вижу, но слышу все. Буквально через дорогу. И я все время думаю, особенно когда идет игра, а что за задача ставится перед клубом — попасть в десятку? Если мы говорим налогоплательщикам «платите», то мы должны ставить высокие цели.
Я не знаю изнанки, не знаю «нутрянки». Но понятно, что любое появление Саввиди в руководстве клуба — это определенный дискомфорт. Поэтому нужно ли это — не знаю. По крайней мере, я туда не стремлюсь. Задачу вернуться в «Ростов» не ставлю, но, если губернатор посчитает, что нужна моя помощь, я ему «нет» не скажу. Я уважаю его, как уважал и его отца. Мы были из одного директорского, скажем так, цеха, которому всегда была не чужда тема социальной ответственности. Полагаю, что если клубу действительно так тяжело, то мы, бизнесмены, должны помогать. Кто-то имеет, возможно, сто рублей, кто-то тысячу, кто-то миллион. Вот я долго не был на стадионе. Мне сказали, надо помочь клубу: «Ты можешь купить ложу?» Я говорю, могу. Сумма, которую выкатили, меня удивила, но я купил. Сам ни разу там не был. И особо, признаться, никогда туда и не рвался. Пусть директора мои ходят. Какие-то шаги мы, конечно, должны делать, чтобы вместе с городом радоваться огромной армии болельщиков, которые любят клубные цвета. И не важно, болельщики меня когда-то не поняли или я их не понял. Не важно. Любая книга пишется из многих страниц. Вырви любую — и нарушишь целостность картины. Поэтому кто-то может думать, что моя история в донском футболе была плохой. Но если есть те, кто считает, что Саввиди делал то, что он должен был делать, и делал это правильно, я буду рад. Еще раз говорю: задачу вернуться в «Ростов» не ставлю. Но если надо будет завтра спасти клуб, я сделаю точно так же, как сделал это при Голубеве (бывший губернатор Ростовской области Василий Голубев. — N). Дам деньги. При этом, возможно, буду участвовать в решении каких-то вопросов.
Многие годы я поддерживаю ростовский женский гандбольный клуб. Я наслаждаюсь, когда есть возможность смотреть гандбол. Это же фантастика! Они огорчаются, если проиграли мяч один на один или теряют позицию. Огорчается вся система. Это здорово! Да, там есть определенная специфика. Другая энергетика, в закрытом пространстве играешь. Свои правила, свои интриги. Но моя точка зрения была всегда неизменна: ведущие спортивные клубы региона могут развиваться в синергии. Гандбол должен быть идеологически и стратегически рядом с футболом. И любой другой клуб другого вида спорта, который хочет иметь отношение к масштабному понятию «Ростов», должен быть близок. В Ростове можно было бы сформировать какое-то правильное спортивное общество, допустим как «Динамо» или ЦСКА. Необходимо позиционировать, рекламировать свой город всеми средствами в рамках единой спортивной маркетинговой стратегии. Спортсмены пиарят Ростов. Мы, бизнес, продвигаем наш регион своими бизнес-успехами. Другой, третий. Таким образом, Ростов преображается, развивается во всех отношениях.
В женском гандбольном клубе Ростова нам удалось сформировать главное — генетический код чемпиона. Когда неуспехом считается второе, третье место. Сегодня ростовский женский гандбол однозначно ассоциируется с понятием «клуб-чемпион». Это была главная задача. Мы выиграли почти все: кубки, суперкубки, чемпионат России, Кубок ЕГФ, дважды играли в финале Лиги чемпионов. Выиграли бы Лигу? Не сомневаюсь. Мы в 2022 году подняли бы кубок над головами. Но было принято решение выкинуть наши команды из международных соревнований. Думаю, что и олимпийское золото было выиграно во многом благодаря тому, что с этим чемпионским кодом девчонки-ростовчанки приехали в сборную. Когда на следующей Олимпиаде в Японии взяли серебро, я не считал это успехом. Созвонился с Манагаровой, сказал: «Юль, девчонкам не передавай поздравления. Скажи, я рад, что из критической ситуации вы выжали максимум». Она мне ответила: «Да, я понимаю, что для вас нет серебра, есть проигранное золото». Это сознание чемпиона. В городе появились гандбольное движение, гандбольные школы. Гандбол стал настоящим общественным явлением. В этом большая была заслуга и Александра Скрябина как президента Федерации гандбола Ростовской области.
Я любым видам спорта в Ростове помогал и продолжаю это делать. Счастлив, что могу связать себя с лучшими шахматистами, которые представляли наш регион, с олимпийскими чемпионами. Мы ставили задачу превратить Ростов в столицу российского бильярда. Удалось это сделать? Да, конечно. Столько титулованных чемпионов! И здесь мы формировали понятие чемпионского генокода. Сегодня нельзя, говоря о бильярде, не упоминать Ростов. Говоря о женском гандболе, тоже сразу думаешь о Ростове. Это здорово. Я продолжаю быть председателем попечительского совета гандбольного клуба, оказываю спонсорскую помощь.
N: — Как вы отнеслись к приходу Сергея Самсоненко в «Ростов-Дон»?
И.С.: —У него огромный опыт как в мужском, так и в женском гандболе. Клуб на подъеме, сохраняет чемпионский дух. Хорошо отработан маркетинг. Уже зафиксированы цифры в будущем бюджете, потребности покрывают спонсоры. Это здорово, что можно планировать. А когда понятен бюджет, всегда можно правильно формулировать задачу. Отремонтирован Дворец спорта. Здание гибридное: хоккей и все прочие. Я полагаю, что рано или поздно все-таки будет построен многофункциональный гандбольный дворец. Имена тех людей, которые меня привели в гандбол и заразили этим приятным вирусом, — Манагарова, Сень, Бобровникова, Макеева, Петрова, Вяхерева — золотыми буквами будут написаны на стенах. Они этого заслуживают.
N: — Вас раньше часто можно было видеть на гандбольных матчах, но и там вы давно не появлялись. Вообще, много разговоров о том, что вы исчезли из публичного пространства. И не видно вас на мероприятиях, каких-то годовщинах. С чем это связано?
И.С.: — Началась пандемия, я как раз выехал на «Утиный остров», в охотхозяйство. Вы даже не представляете, какие закаты и восходы на Маныче! Удивительная красота. Я не знаю, есть ли где-то в мире подобное. В буквальном смысле завораживает. Необходимость самоизоляции тогда сформировала мой текущий образ жизни. На Маныче я находился почти полтора года, без выезда. Потом началась СВО. Не скрываю, для меня это очень болезненно.
Еще в период пандемии я сделал у себя домашнюю церковь. Каждое утро начинаю с молитвы. Я абсолютно убежден, что чем больше будет людей, которые молятся и просят Господа Бога и Пресвятую Богородицу, чтобы они сберегли наш народ, тем больше у нас шансов сохраниться. Православному миру брошен чудовищный вызов. Это боль и трагедия каждого, кто считает себя православным.
По своим жизненным критериям я аскет. Мне абсолютно ничего не нужно. Не нужна роскошь. Когда мне говорят, что кто-то построил столько-то домов или ресторанов, я отвечаю, что я построил столько-то храмов. Наш благотворительный фонд ежегодно направляет на различные социальные проекты сотни миллионов рублей. И я считаю такой подход единственно правильным. Именно в этом я вижу свое предназначение.
Кому-то хочется поехать на Канары, покататься там на яхте, полетать на персональном самолете... Но страна воюет, погибают наши ребята. Это тоже меня ограничивает от участия в каких-то праздниках. Я должен быть полезен стране и народу не своей способностью ходить по мероприятиям, а участием в жизненно важных вопросах. Я не иду туда, где танцуют и поют. Это все равно что прийти на кладбище, где лежат наши ребята, включить музыку и плясать. Со всеми, с кем мне необходимо переговорить, я общаюсь по видео, на всевозможных видеоконференциях или в режиме закрытых встреч.
Живу отшельником, не трогая никого, но моя команда работает и днем и ночью. Мы свои задачи выполняем. И мне не стыдно. Наши потомки расскажут о нас, надеюсь, больше. Потому что есть вещи, которые рассказывают о человеке уже после его ухода.
N: — Как вы отнеслись к присуждению вам звания почетного гражданина Ростовской области?
И.С.: — Конечно, для меня это особая честь. Может, я даже стал чуть выше ростом. Но это и особая ответственность. Нельзя думать о том, что мир незрячий. Канцелярия Божья все фиксирует. Значит, будем проявлять себя уже в новом качестве и в новых социально значимых проектах. Ну и, конечно, уже как почетный гражданин Ростовской области я не имею права забыть о том, что обещал многофункциональный гандбольный дворец. Придется строить.
N: — Сможете ли вы присутствовать на церемонии, когда будут вручать соответствующий документ?
И.С.: — Все в руках Божьих. Когда будет вручение, будет важно, с какими мыслями я в тот день проснусь. Я выбрал позицию тишины, находясь в молитвенном состоянии. Монахи живут очень комфортно. Они просто нашли дорогу к себе, назвали ее своей судьбой, приняли и счастливы. Мне иногда звонят, говорят, вот жизнь мимо тебя проходит. Отвечаю: это она мимо вас проходит.
N: — Как часто вы бываете в Греции?
И.С.: — Два месяца в году живу там в таком же закрытом формате. Историческую связь между российским и греческим народами невозможно разорвать, как бы кто ни старался. Мы живем в едином всеправославном пространстве, нас объединяет история, культура, искусство. Доволен ли я тем, что я там делаю? Почему я не должен быть доволен, если в Греции русский язык, несмотря на геополитику, по-прежнему на втором месте по популярности после английского. Мы создали и поддерживаем мощную кафедру русского языка и русской филологии в крупнейшем вузе Балкан — Салоникском университете им. Аристотеля. Финансируем кафедру русского языка в Афинском университете им. Аристотеля. Каждая семья переселенцев из бывшего СССР считает своим долгом, чтобы их потомки хотя бы в быту знали русский язык. Это ли не объединяющий фактор? Я делаю то, что должен, а потомки дадут этому свою оценку.
N: — Вот сейчас кажется, что очень сложное время и для страны в целом, и для Ростовской области в частности. Пришел молодой губернатор. У вас нет пессимизма по отношению к тому наследству, которое досталось Юрию Слюсарю?
И.С.: — Ключевое слово «молодой». И это очень хорошо. При встрече я ему сказал: «Юрий Борисович, главная задача — это сформировать высокопрофессиональную команду. Ты можешь сделать счастливыми глаза дончан. И непременно, где я могу быть полезен, я всегда в силу своих возможностей и способностей готов быть рядом».
N: — Вам мама сказала, чтобы вы жили среди русских. Слюсарь в шутку или всерьез сказал, что его мама попросила его переехать в Ростовскую область, чтобы он был поближе.
И.С.: — Юрий Борисович родился и сформировался в семье, где были четкие понятия, традиции, уважительное отношение к отцу, к матери. И конечно, он должен был быть ориентирован на рекомендацию мамы, если таковая была. Значит, если что, ему будет за свои поступки и действия стыдно. Я часто думаю: интересно, моя мама одобрила бы то, как я живу и что я делаю? У меня нет возможности спросить. Он счастливый, что может задать вопрос и получить ответ. Матери никогда не будут желать плохого своим детям. А все то, что он может делать хорошего для города и области, он будет делать и для себя. Он же достаточно юным уехал в Москву. В Москве нужно выживать в токсичной, агрессивной среде. С точки зрения отдельно взятого индивидуума, это, наверное, здорово. Губернаторство — это что-то другое. Ты должен быть способным жертвовать собой ради счастливых глаз земляков.
N: — А вы счастливы сейчас?
И.С.: — Счастлив во всех отношениях. И прежде всего, наверное, из-за признания. Наверное, это делает сладость счастья немного другой.
N: — Вы говорили о том, что в аэропорт, в футбольный клуб, в какие-то другие проекты вложили много денег и сил, но так и не дождались «спасибо». Можно ли сейчас считать, что вы его дождались?
И.С.: — Безусловно. Это и есть то главное «спасибо», которое мне сказано за все, что я делал. Плохо или хорошо, но искренне, чистосердечно и буду продолжать это делать.
