«У минералов тоже есть “удостоверения личности”»

Одним из своих главных достижений г-н Гуда считает применение методов машинного обучения в области рентгеновской спектроскопии в коллаборации с Институтом математики, механики и компьютерных наук. Это новое направление, очень востребовано в мире, ростовские ученые его активно развивают на переднем крае науки.

N: — Когда вы начали интересоваться физикой?

А.Г.: — Это было еще в школе, у меня были хорошие учителя по физике и математике. Но мне больше нравилась физика, хотят математика сильно помогала. В 10-м классе я понял, что хочу поступить на физический факультет. Начал ходить на подкурсы «Шаг в физику», его вели университетские преподаватели. Меня тогда так эта атмосфера воодушевила! Я застал время, когда были преподаватели советской школы, настоящая интеллигенция. Учиться было интересно. Дальше я поступил в университет, мне предложили заниматься наукой, так все и завертелось.

N: — Если простыми словами, то чем вы занимаетесь сейчас?

А.Г.: — Изучаю метод рентгеновской спектроскопии. Для идентификации людей есть паспорт. У нового материала, который синтезируют химики, тоже есть свое «удостоверение личности». Рентгеновский паспорт — это как отпечаток материала. По нему можно сказать, какая структура у материала и из чего он состоит. Зачем это нужно? Яркий пример — алмаз и графит. Алмаз — твердый, прозрачный, а графит легко отслаивается, у него черный металлический блеск. Оба материала состоят из атомов углерода, но у них совершенно разные свойства. Потому что атомы углерода по-разному упорядочены. С помощью рентгена мы можем заглянуть вглубь вещества и узнать, как у него расположены атомы. Метод рентгеновской спектроскопии позволяет исследовать не только кристаллические вещества, но и жидкости и наночастицы в ходе протекания химических реакций. Пример: химики синтезируют новый катализатор, который работает хорошо, но почему-то недолго. Почему? Мы в ходе эксперимента под рентгеновским излучением повторяем процессы в выхлопной трубе автомобиля и исследуем, что происходит со структурой катализатора и почему он деградирует. Получив ответ, где проблема, мы возвращаемся к химикам. После нескольких итераций они получают вещество с нужными свойствами.

N: — Кто для вас образец для подражания?

А.Г.: — Как ученый я вырос в группе профессора Александра Владимировича Солдатова. Но у меня есть некоторая ностальгия по советской школе физики. Ее яркий представитель — Лев Ландау. Хотя он в отличие от нас теоретик. Еще Абрам Иоффе, Петр Капица, мне очень нравилось читать их биографии, истории о том, как развивалась физика у нас в стране. Также мне повезло в ходе обучения в аспирантуре по программе Президентских стипендий год провести в Германии в DESY. Это один из ведущих мировых центров синхротронного излучения. Я учился в группе Вильфрида Вурда, и это был отличный опыт. Я почерпнул у него способы общения с группой. В Германии научная жизнь профессора практически лишена бюрократии в отличие от наших реалий. С тех пор возникло желание что-то такое повторить у нас. Когда я и мои друзья вернулись в Россию после заграничных стажировок, мы вместе с профессором Солдатовым стали обсуждать, как это реализовать. Так родился Международный исследовательский институт интеллектуальных материалов, в котором я сейчас и работаю.

N: — Каким достижением гордитесь?

А.Г.: — Мне нравится, что мы плотно работаем с математиками из Института математики, механики и компьютерных наук. У нас сложилась коллаборация и получилось применить методы машинного обучения в нашей области рентгеновской спектроскопии. Это новое направление, очень востребовано в мире, горжусь, что мы его активно развиваем на переднем крае науки.

N: — Как относятся к вашему выбору жизненного пути близкие?

А.Г.: — Все поддерживают, друзей много университетских. Жена тоже физик, мы с ней познакомились на первом курсе и с тех пор вместе. В принципе, все в моему круге общения близки к науке и образованию.

N: — Как изменилась ситуация в науке в последнее время?

А.Г.: — Все нормальные люди в России и за рубежом остались нормальными людьми. Но появились жесткие ограничения со стороны организаций, например Германия ввела их на совместные работы. Я поддерживаю соперничество экономическое и научное между странами, но не военное. Лучше соревноваться в микропроцессорах, в медицинских достижениях, чем в вооружении.

У нас страна хорошо развивалась последнее время, было много международных программ в моей сфере. Наука о новых материалах очень междисплинарная, построена вокруг больших исследовательских установок — синхротронов. Они размером с футбольное поле, где ученые на конкурсной основе получают право исследовать свои материалы в ходе работы. Синхротроны строятся многими странами вместе, Россия тоже стала членом нескольких ведущих центров — ESRF в Гренобле, XFEL в Гамбурге. Надеюсь, и дальше мы сможем продолжать совместные работы с коллегами из разных стран.

Международное сотрудничество хорошо тем, что сразу можно увидеть, где мы проигрываем, а где выигрываем. Возможность объективно сравнивать с кем-то очень важна. Нельзя пытаться развиваться внутри, нужно стремиться быть первыми в мире.

N: — Как вы бы оценили поддержку молодых ученых у нас в стране?

А.Г.: — Средняя ставка доцента — около 35 тысяч рублей в месяц. Это большая педагогическая нагрузка. Чтобы зарабатывать больше, необходимо выигрывать грант. Финансирование можно получить, например, со стороны университета (госзадание) или Российского научного фонда (РНФ). Но расслабляться некогда — все грантовые конкурсы короткие, по 2–3 года. Поэтому, еще не окончив один проект, нужно писать новую заявку. Руководитель находится под постоянным психологическим давлением по обеспечению своей группы стабильным объемом финансирования. Логичнее было бы обеспечить хороших ученых (а в научном мире в большинстве областей есть объективные критерии) финансированием сроком хотя бы на 5–7 лет. А на конкурсной основе разыгрывать большие гранты для закупки оборудования.

N: — Какие у вас есть цели сейчас?

А.Г.: — Нужно работать еще лучше, чтобы котироваться на мировом уровне. Сейчас наш институт ищет активно задачи от наукоемкой промышленности. Мы пытаемся выходить на решение конкретных задач, но это сложно, поэтому есть цель развиваться в этом направлении.

Промышленность хочет готовых решений — заплатить и сразу использовать. Мы же делаем хорошие научные исследования, это первый шаг в цепочке создания продукта. Дальше нужна оценка: насколько это решение дорого в производстве, как настроить логистику. Ученые не могут сами делать инновации, этим могут заниматься, например, спинофф-компании, стартапы. Вот эта цепочка из нескольких звеньев (путь от исследования до инновационного продукта) сейчас настраивается.