Сергей Медведев: «Тут найдется место и шутке среди ужасов»

Ростовский драматург и журналист Сергей Медведев представил ростовской публике главы из нового романа «Второй» на фестивале «Слово на Дону» в художественной галерее «Ростов». Впервые на местном материале создано фантастическое произведение о жизни после апокалипсиса. История получилась трагикомическая. Главы из романа читал актер Евгений Фарапонов, публика аплодировала. К созданию романа Сергея Медведева подтолкнула пандемия ковида и трагедия, случившаяся в 2020 году, когда грабители напали на пожилых людей в селе Новомаргаритово. Произведение опубликует столичное издательство «Азбука» крупной издательской группы «Азбука-Аттикус».

N: — Что вас подтолкнуло написать постапокалиптический роман?

С.М.: — Есть такой режиссер Виктор Рыжаков, в свое время он был главным режиссером театра «Современник», мы познакомились, когда он ставил мою пьесу «Парикмахерша» в Венгрии. Когда начался ковид и все стали думать, чем же им заняться, он захотел снять фильм, где главные роли играли бы какие-то выдающиеся возрастные актеры, он не сказал, какие именно. Мы с ним долго говорили по телефону, обсуждая эту идею. И я вспомнил историю о том, как неизвестные напали на Юрия Пескова и его сестру в их доме в селе Новомаргаритово. За несколько дней набросал план и предложил ему сюжет о нападении подростков-зомби на пенсионеров в Маргаритовке. В таких поселках много пожилых людей, они живут по каким-то своим порядкам пенсионерским. По моему первоначальному замыслу, в их жизни сохранялись рудименты советского общества. Например, телефон у них — даже не автомат, а еще тот аппарат, в котором надо было крутить ручку — такой симбиоз телефона и динамо-машины. И с помощью него можно подавать сигнал бедствия. Думаю, сегодняшние подростки даже не смогут понять, что это за приспособление такое. Я предложил Рыжакову мой план, ему не понравилось, а мне — понравилось. И я решил сделать текст. И ведь как обычно бывает — начинаешь писать одно, а идея видоизменяется под влиянием того, какую информацию получаешь о внешнем мире. А мир сильно менялся. И уже Рыжаков перестал быть главным режиссером «Современника», и все пошло по непредвиденным дорогам. А еще когда пишешь такую историю, стихия языка в какой-то момент начинает диктовать свои правила. Уже не сюжет тобой движет — хотя, конечно, его тоже имеешь в виду, — но язык. Тебе хочется сказать каким-то особенным образом, другим языком, которым до тебя особо не говорили. В итоге получился постапокалиптический абсурдистский роман.

N: — Почему вы выбрали именно язык абсурда?

С.М.: — Я с детства на нем говорю. Я применял этот язык в разных сферах — вплоть до исторических рассказов или лекций. И понял, что это универсальный язык, который позволяет говорить совершенно на любые темы. Думаю, он близок любому времени.

На этом языке говорили и в 20-х годах прошлого века. Хотя принято считать, что драматургию абсурда создали позже. Но некоторые ведут отсчет от Чехова. Почему бы нет? Мне кажется, что Лев Лунц — он писал в 1920-е годы — тоже представитель драматургии абсурда. Можно вспомнить Хармса и его компанию. На этом языке созданы самые любопытные произведения русской литературы. В прошлом году мы с режиссером Дмитрием Цупко делали пьесу «Поле» для одноименного фестиваля, который проводил журнал Prosodia. Наше «Поле» охватило фрагменты пьесы Лунца «Обезьяны идут!», фрагмент моей пьесы «Последняя тысяча слов» (о подготовке к полету на Марс. — N), а еще я взял во всяких социальных сетях трагикомические, драматические вещи, посвященные визиту ЧВК «Вагнер» в Ростов. Кто что писал и говорил в соцсетях — все это я свел в одну картинку. Тем же летом в Париже были беспорядки на национальной почве. Люди переживали, стоит ли ехать в Париж. Эти сообщения я тоже использовал. Получилось совместить одну историю из будущего, одну — из 20-х годов в России прошлого века и две истории из настоящего времени. Вышел коллаж, и язык абсурда в этой конкретной истории стал самым естественным языком.

Для нашего времени он не только естественен, но единственно возможный. Потому что нашу жизнь зачастую иначе как абсурдной не назовешь. Иногда, чтобы не сойти с ума преждевременно, лучше шутить.

Обычно принято считать, что постапокалипсис — это про какой-то мрак. Но я подумал, что в России это не обязательно мрак. Тут найдется место и шутке среди ужасов. Мне показалось, это забавно — описать постапокалиптическую реальность, в которой страна находится не на грани разложения и увязания в катастрофе, а на этапе вставания с колен. По-моему в таком виде никто эту историю еще не подавал.

N: — Действительно, у меня возникло ощущение, что все ваши герои-пенсионеры в душе остаются комсомольцами и пионерами.

С.М.: — Да, лауреатами премии «Золотой башмачок» (так однажды отрекомендовал себя главный герой романа. — N). Они рассчитывают, что вот уже скоро жизнь наладится, опять заработает телевидение…

N: — Почему все происходит именно в Ростовской области, а не в вымышленном мире?

С.М.: — Ну, на самом деле это вымышленный мир, вряд ли мы в Ростове когда-нибудь увидим донских крокодилов, а там крокодилы присутствуют. Но меня всегда привлекал местный колорит. Я вот сейчас только что перечитал другой свой роман, про кошек («Кошки в тигровой шкуре». — N). Его действие тоже происходит в Ростове. И все мои пьесы — они о Ростове. А зачем я буду писать о другом городе? Вон наш драматург Виктор Мережко. При ближайшем рассмотрении его сценарии — даже те, которые снимались в других городах, а не на Дону, — описывают Ростов-на-Дону. События его фильмов происходят в Ростовской области. Например, «Вас вызывает гражданка Никанорова» — все произошло в Ростовской области, там даже часть фильма на нашем вокзале снимали. Хотели и «Родню» снимать в Ростове, но сняли в конце концов в Днепропетровске, а стадион сняли в Киеве. Я изучал этот вопрос, когда готовился к интервью с Мережко.

Так проще создавать, имея хоть какую-то опору в чем-то, что ты хорошо знаешь.

N: — Расскажите о романе, как случился апокалипсис?

С.М.: — Это остается за рамками текста.

N: — Что осталось от Ростова? Какие-то организации сохранились?

С.М.: — Остались газета «Молот» и телекомпания — вот, кажется, и все.

N: — А что с властью?

С.М.: — Власть… она там все время ускользает. Главные герои едут из Маргаритовки в Ростов и обнаруживают, что там власти нет. Иногда она проявляет себя. Один из героев регулярно ездит на собрания, где обсуждают постройку рая, которую планируют власти. Решают вопрос, где рай будет находиться. Еще пенсионеры из Маргаритовки рассчитывают, что власть все-таки разминирует территорию, и это, пожалуй, единственное, что от нее хотят. Но в целом — безвластие.

N: — А есть в романе описание известных людей или ссылки на известные ростовские события?

С.М.: — Нет, так никто и не делает. Конечно, я брал некоторые черты реальных людей. Например, герои романа мечтают, что найдут в упавшем самолете свитера, чтобы можно было раздобыть новые нитки для вязания и обновить гардероб. В этом эпизоде моя супруга узнала себя. Она тоже вяжет и распускает старые свитера. От каждого героя было взято по ниточке, все они стали частью общей ткани, но конкретных людей в романе я не описывал. Даже в этом случае, конечно, идешь как по минному полю. Бывает, напишешь — и забудешь, а потом бывают последствия. Помню, я позвал знакомых посмотреть видеозапись постановки пьесы «Парихмахерша» в театре «Практика». В том числе позвал бывшего редактора «Газеты Дона» Ивана Ивановича Алексеенко, ныне покойного. А там была такая фраза, которую я взял из реальной жизни: «На день рожденья пришел высокий неприятный худой человек и подарил мне медвежонка». И Иван Иванович узнал себя. Встал и ушел. И мы с ним несколько лет вообще не разговаривали.

N: — Ваш опыт работы в ростовских СМИ использовали для написания романа?

С.М.: — Конечно. Поэтому и сохранились в романе газеты и телевидение. Некоторое время назад редактор «Молота» Каролина Стрельцова выпустила учебник о ростовской прессе конца двадцатого — начала двадцать первого века. Она взяла у меня интервью для этой книги. Я был на презентации и там же получил несколько выпусков газеты «Молот». И пока ехал в автобусе, читал. В газете я нашел заголовки, которые использовал в книге. Они очень оригинально составлены.

N: — Вы имеете в виду их парадоксальность? Сейчас все газеты стараются делать такие, чтобы привлекать внимание читателя.

С.М.: — Но в «Молоте» пошли дальше — заголовки сконструированы таким образом, что невозможно понять, о чем будет текст: «Ушла под асфальт», «Наши краше», «С новыми силами и без отдыха». Кроме, пожалуй, текста про футбол, он назывался так: «Футбол. Еще одно достойное поражение». Эти заголовки я использовал в тексте романа без изменений.

N: — Ваш роман в финале оставляет читателям надежду?

С.М.: — Думаю, да. Зло в конечном итоге наказано. Нападавшие из поселка Инвалидов побеждены. У главного героя произошел личностный рост — он научился убивать. Его жена погибает, но он находит новую, более молодую супругу. У него все будет хорошо.

N: — Когда роман будет издан?

С.М.: — Мы заключили договор с издательством «Азбука», книга должна выйти в апреле 2025 года.

N: — Вы долгое время работали редактором журнала «Кто главный», но в 2020 году прекратили сотрудничество, чем занимались потом?

С.М.: — Я два года работал главным редактором ростовского журнала о поэзии Prosodia. Он издавался на средства гранта. Но потом деньги закончились, и сейчас мы просто сотрудничаем в надежде на еще какие-нибудь деньги. В Prosodia мы реализовали драматургический проект со Львом Лунцем, которого я уже упоминал. Еще делали проект «От Нахичевани до Сельмаша» — это была иммерсивная экскурсия, в ходе которой мы вспоминали и читали ростовских поэтов начала XX века. Гранты позволяют создавать неожиданные проекты. Вместе с Ирой Ровер (сейчас — Зарубина, куратор галереи «Ростов». — N) мы записали три аудиоспектакля для слепых о ростовских художниках. Я написал тексты о Тимофее Теряеве, Сергее Королькове и о монументальной живописи. Дмитрий Цупко из театра «Линии» выступил режиссером, профессиональные актеры театра «Линии» и театра «Муха» записали звук. Благодаря другому гранту в начале этого года я осуществил мечту — написал пьесу по мотивам повести Виталия Семина «Семеро в одном доме». Мне всегда казалось, что структура у этой повести драматургическая, поскольку в ней много диалогов. Она была написана в 1960-е и была для того времени достаточно скандальной, по духу — неореалистической. В принципе, она воспринимается в контексте итальянского неореализма. Действие происходит на окраине города, автор что услышал, то и записал. В 1980-е режиссер Анатолий Васильев и сценарист Виктор Славкин хотели снять фильм по этой повести, но почему-то не получилось. И я подумал: ну, сделаю хотя бы пьесу. Ее показали дважды — в галерее «Ростов» и в Публичной библиотеке. Надеюсь, в конце года поеду в Москву в союз деятелей театра «Арт-Арена», который хочет поставить спектакль по моей пьесе «Секретный проект “Жуки 64”«.

N: — Не читала.

С.М.: — Она очень смешная. Там используется музыка «Битлз».

N: — Поэтому «Жуки»?

С.М.: — Да. Еще в репертуаре этого театра есть спектакль по «Иностранке» Довлатова, в которой использована музыка ростовской группы «Пекин Роу Роу». То есть, получается, будет сразу два спектакля, связанных с Ростовом. Логично было бы эти спектакли показать здесь. Надеюсь, это произойдет.

N: — Ваше сотрудничество с театрами за рубежом продолжается?

С.М.: — Отчасти да. В этом году вышла юбилейная постановка в Венгерском национальном театре. Спектакль идет 15 лет на главной сцене страны. Это самая долгоиграющая постановка моей пьесы. Они звонили, поздравляли. Этот юбилей стал целым событием в театральной жизни Венгрии. Выпускали даже майки с надписью «Парикмахерша». Я не ожидал. В Венгрии же издали книгу с пьесой «Парикмахерша».

В Германии пока сотрудничество на паузе. Хотя там у меня есть очень активный агент, в свое время там поставили не только «Парикмахершу», но и пьесу «Жаба». Но сейчас им нужны другие темы.

N: — Какие?

С.М.: — Более остросоциального звучания.

N: — У нас эти темы не актуальны?

С.М.: — Актуальны, но не одобряются.

N: — Нигде не встречала информацию о том, как ваши пьесы попали за рубеж впервые. Расскажите.

С.М.: — В Германии у меня была движущая сила в лице Эдуарда Боякова, худрука театра «Практика». Он показал им спектакль, тот понравился, его перевели и пригласили меня на фестиваль, где я получил премию от немецкого радио. В Венгрию «Парикмахерша» попала через режиссера Виктора Рыжакова, в то время он был директором московского театрального центра имени Мейерхольда. Даже в Марокко была постановка! Это благодаря венгерским товарищам. У них были дни Венгрии в Марокко, и они поставили «Парикмахершу» на французском языке. В Болгарии комическая история вышла. Я случайно узнал о том, что «Парикмахершу» поставили чуть ли не в главном театре Софии. А в Болгарию переехал мой товарищ Иван Трофимов, автор текста «Убили негра». Он тоже обратил мое внимание на эту постановку. Ну и по моей просьбе пошел в театр. Наверное, они были ошарашены, когда пришел товарищ автора в театр и сказал: платите авторские отчисления. Ну, они заплатили. 1000 долларов. Пусть хоть так.

N: — Наверное, в Москве для драматурга намного больше возможностей для самореализации, чем в Ростове. Не думали переехать в столицу?

С.М.: — А зачем? Сейчас эпоха интернета. Сегодня и в Ростове происходит столько мероприятий, что не хватает сил охватить все. В начале нулевых, когда я еще не был драматургом, а работал журналистом в ИД «Провинция», я ненадолго уезжал в Москву, но вернулся. Редакция снимала мне квартиру. Жил в Митино, а офис был где-то на Кутузовском проспекте. Сейчас как вспомню три часа дороги туда и обратно — это просто какой-то кошмар! Лучше я буду ездить в центр с Сельмаша.

N: — В новогоднем номере мы пишем о людях, которые сделали невозможное в уходящем году. По вашему мнению, кого можно отнести к таким людям?

С.М.: — В этом году меня поразил ростовский оркестр духовых инструментов имени Еждика. У них был прекрасный проект — они играли на духовых инструментах песни «Битлз», а женский хор пел. Мне кажется, они делают невозможные по нынешним временам вещи. Я бы назвал их модернистами. Недавно они давали концерт «Трубы апокалипсиса». Впервые в России была исполнена сюита Оскара Наварро «Семь труб апокалипсиса». А до этого еще был фестиваль духовых инструментов, где исполняли современную музыку. Для Ростова оркестр с таким необычным репертуаром — это очень круто.

N: — Я обратила внимание, что тема апокалипсиса как-то зазвучала в Ростове. Сейчас мы беседуем с вами в галерее «Ростов», где проходит выставка цифровых постапокалиптических картин «Метрономикон». Недавно я была на фестивале градозащитников, где показывали, как нейросеть обрабатывает в постапокалиптической манере известные здания Ростова — театр Горького, гостиницу «Якорь», ЖК «Державинский».

С.М.: — А мне вспомнился художник Евгений Зубков, он выставлялся в галерее «Ростов», кажется, в 2019 или 2020 году, я писал о нем заметку. Некоторые его работы были откровенно постапокалиптические.