«Мы знаем, что у нас дым без огня бывает»
Глава ассоциации защиты бизнеса ростовский предприниматель Александр Хуруджи стал участником прямой линии с президентом Владимиром Путиным. Находясь с Путиным в одной телестудии, г-н Хуруджи задал вопрос об излишней суровости судов при определении меры пресечения подозреваемым в экономических преступлениях. Путин согласился с тем, что использовать такую меру, как залог, следует чаще.
N: — Как вы попали в студию?
А.Х.: — Я до этого участвовал во встречах предпринимателей с президентом. Видимо, у кого-то из телевизионщиков остались мои контакты. Мне позвонили с Первого канала. Пригласили поучаствовать в проекте, где будут бизнесмены, чиновники, известные люди. Без подробностей. За пару дней до Прямой линии я не знал, что это будет. Накануне объяснили, что предстоит общение с президентом, попросили предварительно задать вопросы. Сразу было сказано о том, что устно вопрос должен задаваться как можно более компактно. Я озвучил журналисту свой вопрос и передал его в более подробной форме письменно. Гарантий, что я точно задам вопрос, никто не давал — может, будет, может, нет. И что в студию придет президент, тоже не знал, думал, что будет видеосвязь.
N: — Почему вы задали именно этот вопрос?
А.Х.: — Я решил сосредоточиться на том, что сейчас больше всего волнует предпринимателей. Едва ли не каждый день мы читаем в СМИ о «посадках» бизнесменов. Едва ли не каждое уголовное дело влечет за собой взятие под стражу. Эта мера, с одной стороны, используется как средство устрашения, с другой — как способ отобрать у заключенного его бизнес. У нас меньше 20 случаев применения залога при 218 тыс. уголовных дел за год. Но ведь есть совершенно иная мировая практика. Если мы сможем заменить при экономических преступлениях заключение под стражу залогом, то во многих случаях отпадет сама причина «заказывать» конкурента.
N: — Какой вам показалась реакция Путина, когда вы его спрашивали?
А.Х.: — Он был готов говорить на эту тему. Совсем недавно он принимал участие в совещании в Генпрокуратуре, где обсуждались эти проблемы. Конечно, об этом подробно говорилось и на недавней встрече Путина с бизнес-омбудсменом Борисом Титовым.
N: — Удовлетворены ли вы его ответом?
А.Х.: — То, что он пошутил, — хороший знак. Главное — его ответ был максимально понятен тем людям, от которых зависит решение этой проблемы. Мы это почувствовали по обратной связи, которая поступила после прямой линии. Стали звучать конкретные сроки тех встреч и совещаний, которых мы добивались. Надеемся, что будут соответствующие поручения президента.
N: — Как вы думаете изменится ли что-либо после его ответа?
А.Х.: — Будут подвижки. Я участвую в заседаниях межведомственной рабочей группы при Генпрокуратуре. Там обсуждаются вопросы снижения давления правоохранителей на бизнес. Надеюсь, что теперь эффективнее будут решаться как системные вопросы правоприменительной практики, так и конкретные дела. Мы хотим описать процедуру избрания меры пресечения. Начнутся встречи, проработки в Верховном суде и Генпрокуратуре. Нужно обобщить практику и добиться консенсуса. Президент высказал свою позицию. Теперь дело за председателем Верховного суда. Должен быть собран пленум, на котором четко прозвучат критерии избрания меры пресечения и определения стоимости залога. Некоторые считают, что его размер должен зависеть от суммы ущерба, которая фигурирует в уголовном деле. Но эта сумма часто завышена, в суде она потом сокращается в несколько раз. Наше предложение — привязка к имущественному положению, как это применяется во всем мире. Залогом должна быть существенная сумма для конкретного человека. Сумма залога возвращается вносителю вне зависимости от решения суда, если не была нарушена мера пресечения. Главное — находясь под залогом, предприниматель может управлять предприятием, сохраняя свой бизнес, а значит, и рабочие места, и налоговые отчисления.
N: — Большинство политологов сходятся на том, что Путин в ходе этой прямой линии показал знание проблем страны, в том числе одну из острейших, касающейся гипертрофированной роли силовиков в бизнес-среде. Но он не продемонстрировал готовности что-то всерьез менять. Отвечал двояко. У вас такие же впечатления?
А.Х.: — Надо учитывать формат прямой линии, которую смотрят миллионы граждан. Большинство из них не сталкивались с обозначенной мною проблемой. Они не любят предпринимателей за их богатство. Считают, что вор должен сидеть в тюрьме, что дыма без огня не бывает. Хотя мы знаем, что бывает. Президент должен учитывать и эти настроения. Поэтому его ответ был оптимальным. Да и, в общем, любой глава государства вряд ли устроит прилюдную порку силовикам. Но тренд он обозначил, и сигнал, я надеюсь, услышан.
N: — По-вашему, на смягчение позиции могло повлиять дело Голунова?
А.Х.: — Я думаю, что сказалось вначале дело Калви. Поддержка его в бизнес-сообществе, это дело изучали, там была видна явная несправедливость. Сам Калви не политизировал этот процесс, но напряжение чувствовалось. А уж когда задержали журналиста, то полыхнуло с большей силой. Власти проанализировали все и правильно поступили. По практике применения 228-й статьи последствия будут серьезными.
N: — Кстати, вы добиваетесь либерализации мер пресечения только по экономическим делам?
А.Х.: — На первом этапе. А вообще, вопрос ставится шире. Если человек преследуется за ненасильственные действия, не угрожает обществу, то зачем его заключать под стражу?
N: — Прямая линия считается образцом ручного управления страной. На ваш взгляд, она нужна?
А.Х.: — Формат иногда кажется затянутым, но столько людей этого ждут, надеются. На местах их не слышат. В нашей ситуации было бы неплохо, чтобы такой формат использовали губернатор, сити-менеджеры. А в повседневной жизни проблемы люди решали бы через парламенты, общественные палаты, куда представители населения попадали бы не по принципу лояльности власти, а по уровню своего профессионализма. Прямая линия — это вынужденная мера: и пар выпустить, и хоть какому-то человеку помочь.
