От трендвотчинга — к делу
Незадолго до начала этого года Государственная Дума приняла законопроект о защите русского языка от засилья иностранных слов. Защитой национальных языков традиционно занимаются парламентарии во всем мире, не понимая порой, что лучшей защитой языка является качество государственного управления и хозяйственных практик. Если компьютер придумали не мы, то тут уже ничего не поделаешь.
Сразу скажу, что к слову «трендвотчинг» отношусь отрицательно. Все-таки лучше сказать чуть длиннее, но понятнее — поиск перспективных направлений развития, поиск перспектив. Это как раз тот случай, когда англицизм призван придать вес какому-нибудь студенческому или научному заседанию, показать его передовой характер. Тут, похоже, в представлении начальства, от слов многое зависит. Самое главное — дадут денег или нет. На слова у нас принято обращать внимание. Чем непонятнее, тем больше шансов получить субсидии. Может быть, так думают?
Теперь вот что-то в очередной раз щелкнуло в верхах, и решили, что хватит выражаться на западный манер. В декабре Госдума в первом чтении приняла правительственный законопроект о соблюдении норм литературного русского языка. Он, как сказано в пояснительной записке, предполагает недопустимость использования иностранных слов, за исключением не имеющих общеупотребительных аналогов в русском языке, перечень которых содержится в нормативных словарях.
— Понимаете, ваш трендвотчинг оказался малорезультативным.
— Ну, как бы да, Ричард Артемович! Андерстенд! То есть понимаем!
Ростовскому водоканалу, который регулярно, заказывает услуги по мейлированию персонифицированных счетов (извещений, квитанций), то есть превращению квитанций в письма и их доставке потребителю, придется, возможно, вернуться к старым добрым почтовым услугам. Англицизмы в сфере закупок — это прямо находка для тех, кто уже определился с исполнителем. Опытные юзеры — в курсе, лузеры — пролетают над гнездом кукушки.
Свой тайный, как принято говорить, птичий язык есть во многих сообществах. Он нужен для того, чтобы отсечь непосвященных, то есть лишних. Так устроен человек. Однако при нынешнем уровне знания иностранных языков англицизмы, которые ранее выполняли эту роль, выглядят все менее оправданно, вызывая понятливую усмешку.
Впрочем, не все англицизмы, надо признать, используются неоправданно. Особенно в тех случаях, когда сначала заимствуется технология или передовая практика, которая тянет за собой заимствованную лексику. Огромный ее пласт пришел к нам вместе с компьютерами и мобильными телефонами. Русский язык за всю свою историю впитал в себя множество слов и понятий самых разных языков — от тюркских до романских. Вспомним увлечение российской знатью в период XVIII-XIX веков французской культурой. Оттуда к нам пожаловали шансон, фасон, гарсон и еще много чего.
Есть устоявшееся мнение, что язык имеет свойство самоочищения от ненужных заимствований. Пожалуй, с ним можно согласиться. Как и с тем, что если российские власти и финансируемые ею институты в своем письменном и устном общении начнут обращать внимание на оправданность использования иноязычной лексики, то определенная польза в этом, наверное, есть. Особенно, если это будет сокращать возможности для недобросовестных практик с использованием птичьего языка.
В прошлом году парламентарии Новой Зеландии рассматривали законопроект, который обязывает чиновников использовать в документах и при общении с людьми простой и понятный язык: без жаргона, сложных слов, канцеляризмов, напыщенной и витиеватой лексики. Обсуждение, писали СМИ, вызвало бурные дебаты. Ну представьте: лишить чиновника или депутата его главного оружия — возможности говорить цветисто, много и при этом ни о чем.Дело не в том, избавимся ли мы с помощью нового закона от кешбэков, билбордов, сейлов и прочих торгово-финансовых терминов, а по этой части лексики законодатели также обещают пройтись в ходе доработки законопроекта, а в том, чтобы наша хозяйственная практика рождала собственные новации и лексику. А это уже в большей степени зависит не от запретов, а от качества государственного управления и степени творческой свободы и самореализации наиболее активной части общества.