«Я больше музыкант, чем предприниматель»
Ростовский композитор Георгий Личели выпустил дебютный альбом «Риторика», разместив его на 50 мировых музыкальных платформах. Творческую деятельность Георгий совмещает с предпринимательской, развивая бизнес в сфере оптовой продажи сельхозпродукции. 18 января он впервые представит свой альбом на благотворительных концертах в Музыкальном театре. Они организованы с целью сбора средств на лечение 10-летней дочери дирижера симфонического оркестра «Вива» Андрея Карапищенко.
N: — Георгий, в интернете совсем немного информации о вас. Вы родились в музыкальной семье, с раннего детства учились играть на скрипке, в подростковом возрасте подрабатывали помощником звукорежиссера. Сейчас у вас получилось заявить о себе как о композиторе. Расскажите о пути к первому альбому.
Г.Л.: — Этот альбом — вся моя жизнь. Она выстроена из прощаний и череды расставаний с дедушками, бабушками, родителями. Я жил и родился в Тбилиси, потом мои родители переехали в Россию, а я остался в Грузии, через некоторое время перебрался к родителям в Ростов, но снова должен был расстаться с ними, потому что уезжал учиться в Москву, позже моя сестра вышла замуж и переехала в Германию. Я понял, что самое важное и ценное в жизни — это семья. Мне ее вечно не хватало. Вся моя музыка об этом, о том, что ничего не отмотаешь назад и не переиграешь. Человека может не стать, и ты уже ничего не сможешь ему сказать, так было с моим дедушкой. Сейчас уже не сказать, что я должен был прислушаться к нему, что все его советы оказались дельными и полезными.
Этот альбом я писал 12 лет. Писал сам для себя, хотел создать его и поставить галочку. Выступать нигде не собирался, но в один момент женился, супруга решила мотивировать меня и дать музыке ход, убедила, что можно совмещать бизнес с игрой для большой публики. Примерно год назад мы начали профессионально записывать и аранжировать композиции на студии, развивать соцсети. До этого у меня не было там ни одного аккаунта. Поддержали и друзья из хора Турецкого, сказали, что музыке надо дать жизнь, помогли советами и консультациями.
N: — Как Хор Турецкого узнал о вас?
Г.Л.: — Я большой поклонник их творчества, часто бываю на концертах. Знакомый, работавший с коллективом, как-то пригласил меня на форсайт-сессию Хора Турецкого. Я воспользовался случаем, познакомился, показал свои наработки. Посоветовали ничего не прятать и показать публике. Некоторые мелодии я потом скидывал солисту Константину Кабо, он помогал и консультировал в некоторых вопросах.
N: — В какой момент вы стали писать музыку?
Г.Л.: — Я когда-то жил в Москве в общежитии Российской академии Гнесиных. Там постоянно проводили всякие капустники, собирались вечерами, сочиняли, пели, и меня затянуло. Я перенимал опыт, все впитывал. Это был серьезный толчок.
N: — Что вас связывало с Гнесинкой?
Г.Л.: — Просто была возможность снимать комнату в общежитии, другого жилья тогда не мог себе позволить. Учился на банкира. Почему я долго не мог всерьез заниматься музыкой… 1990-е, развал Советского Союза, война, голодуха, не было ни света, ни газа, у дедушки было тяжело с сердцем. Стоял вопрос выживания, надо было помогать. Я работал на мебельной фабрике, параллельно ходил в школу и колол дрова, чтобы мы сидели дома в тепле. В консерваторию поступать не стал. Она требует всего себя посвящать учебному процессу, а у меня такой возможности не было. В тот момент мой дедушка сказал, что, видимо, быть музыкантом недостаточно, чтобы выжить, пока есть возможность, надо учиться и работать, а там видно будет, куда жизнь повернет. Этот совет я пронес по жизни. С детства первоочередным ставил то, что должен принести домой кусок хлеба. Сегодня так сложилось, что бизнес я раскачал, деньги для музыкальной деятельности есть, а времени нет.
N: — Вы с отличием окончили музыкальную школу по классу скрипки, а выступаете как пианист. Как осваивали фортепиано и почему оставили скрипку?
Г.Л.: — Я с 2 лет смотрел, как играет моя мама, и старался подыгрывать ей. Просто наблюдал и играл на интуитивном уровне, на слух научился определять ноты. Когда преподаватель в музыкальной школе играл какую-то простую мелодию, я повторял ее, не видя, какие ноты нажимались. На скрипку меня отдали, потому что в музыкальной школе был недобор на этот инструмент и учили бесплатно. За фортепиано надо было платить, а денег у нас не было. С 4-5-го класса фортепиано шло как дополнительный предмет. Многому научился там. Я люблю оба инструмента, но пианино больше, это мое. Когда прихожу в гости и вижу фортепиано, никому ничего не говорю, просто сажусь и что-то играю, ищу мелодию.
N: — Вы анонсировали два благотворительных концерта в январе. У вас есть концертный опыт?
Г.Л.: — Если не считать, что я работал помощником звукорежиссера, когда был подростком, то нет. Это была большая площадка наподобие Олимпийского. Все известные популярные артисты вроде «Любэ» и Сосо Павлиашвили выступали на ней. Я помогал настраивать оборудование, таскал колонки, иногда садился за инструмент, проверял звук. Это весь мой опыт на больших сценах.
Мы должны были выступать на Дне города в Азове и Ростове, но пандемия внесла свои коррективы, и концерты были отменены. 18 января у меня запланировано два благотворительных концерта в Музыкальном театре. Мы организовываем эти выступления, чтобы привлечь внимание к сбору средств на лечение 10-летней дочери дирижера симфонического оркестра «Вива» Андрея Карапищенко. Несмотря на то что концерт благотворительный, мы платим за аренду. Все стоит дорого, организационные затраты надо как-то компенсировать. Зал сейчас полностью наполнять нельзя, поэтому мы решили провести в один вечер два концерта. Все средства сверх технических и организационных расходов пойдут на лечение Олеси Карапищенко. Я буду выступать с симфоническим оркестром «Вива», сыграем композиции из дебютного альбома. Моя супруга Юлия Личели прочитает свои стихи, мы совместили их с музыкой.
N: — Как мелодия приходит в голову? Это внезапное озарение, импровизация или долгая пытка инструмента?
Г.Л.: — По-разному. Бывает, проснулся, напеваю мелодию, а супруга говорит: «Бегом записывать». Иногда такое настроение: начинаешь перебирать в голове свою жизнь, и ноты сами складываются, садишься и играешь с ходу. Пытка непродуктивна, ни одна из них не дала хорошего результата. Музыка обычно диктуется настроением.
N: — В какие моменты вы обычно пишете?
Г.Л.: — Это либо переломные моменты, либо воспоминания о них. Я очень тяжело расстаюсь с людьми. Переломный момент для меня, когда понимаешь, что человека уже не будет на этой дистанции, ты не постучишь ему в дверь, не зайдешь в комнату, не попьешь с ним чаю. Многие спрашивают, почему мелодия такая минорная. Ну, так у меня жизнь минорная. Пытаюсь писать веселые, мажорные композиции, но пока не получается.
N: — Что для вас музыка? Это способ терапии, попытка зафиксировать сегодняшний день или, наоборот, способ уйти от него?
Г.Л.: — Скорее, способ зафиксировать момент, чтобы понять его цену.
N: — В ваших композициях слышно электронное звучание. Почему вы решили заменить живые инструменты электроникой?
Г.Л.: — По моим ощущениям, электроники там не больше 5%. Она добавляет нужных штрихов и акцентов. У симфонических инструментов нет такого звучания, как у электронных, а этот звук нам был очень нужен. Даже живой музыке порой нужно подсыпать перца. Скрипку, фортепиано и частично барабаны для альбома я записывал сам. Некоторые вещи играли вместе с оркестром «Вива». Потом наш монтажер и аранжировщик Михаил Фоменко, не меняя сильно конструкции, доработал моменты, которые я не слышал, добавил электроники, и звучание стало гармоничным.
N: — На музыкальных сервисах в вашем аккаунте появился второй альбом Epica. Расскажите о нем.
Г.Л.: — Это эпическая музыка, там соотношение симфонического оркестра и компьютера 60% на 40%. Силу оркестра можно почувствовать, когда вы в зале. Если музыку слушать в наушниках, приходится докручивать электроникой. Альбом Epica писался параллельно с «Риторикой». Это были разрозненные мелодии, не объединенные общей концепцией. Михаил Фоменко предложил собрать их в альбом. Дмитрий Дибров, послушав наши альбомы, сказал, что музыка кинематографична и ее можно использовать в кино. Мы и делали этот альбом с расчетом на то, что он найдет отклик у режиссеров.
N: — Саундтреком к какому фильму могла бы стать ваша музыка?
Г.Л.: — Композицию Sister из первого альбома многие ассоциируют с расставанием во время войны или с лирической семейной историей. Мелодия 80-s связана гармонией 1980-х годов, когда все были добры друг к другу, никто не задумывался, что скоро произойдет развал большой страны, а людям и семьям придется разъезжаться в разные страны. Есть композиция, которую я еще не выложил. Называется «1917». Она об ужасе, который происходил в тот год, о том, как рушились судьбы и семьи. Не хочу брать на себя роль режиссера, но мне кажется, эти мелодии могут стать саундтреками исторических фильмов. Композиция Dubai Holidays неплохо ляжет на веселые комедийные ленты.
N: — На своем YouTube-канале вы рассказывали, что купили фортепиано за тысячу рублей. Расскажите эту историю.
Г.Л.: — Мои родители живут за городом, я люблю проводить с ними выходные, но приезжать и ничего не делать для меня катастрофа. Купил пианино за тысячу на «Авито» и поставил у родителей. Когда приезжаю к ним в гости, играю на нем. Оно стоит за стеклом на природе, атмосфера непередаваемая. Там рождаются новые вещи, которые в городе не услышишь. Когда знакомые говорят, что нет денег на инструмент, всегда говорю: «Тысяча рублей, звучание великолепное».
N: — Гия Личели перекликается с именем известного советского композитора Гия Канчели. Вы осознано сократили имя и сделали его похожим?
Г.Л.: — Близкие всю жизнь называли меня Гия, фамилия настоящая, тут все было предрешено. Сочетание Гия Личели привычно для российской публики, а для тех, кто за границей, я буду Георгием Личели. Ассоциации и сравнения с Гия Канчели, конечно, накладывают определенную ответственность. Она будет пинком для меня и мотивацией не падать в грязь лицом.
N: — Вы родились и провели детство в Тбилиси. Повлияла ли на вас грузинская культура?
Г.Л.: — Повлияла, но этнических мотивов в музыке у меня мало. В планах — сделать целый этнический альбом с национальными мелодиями разных стран мира и поэкспериментировать. Например, совместить американский кантри-рок с симфонической музыкой. Там будет и грузинская, и японская, и китайская этника, мы уже начали это делать.
N: — К какому жанру вы относите свою музыку?
Г.Л.: — Мы много спорили в коллективе по этому поводу. Пришли к выводу, что это симфо-поп — популярная симфоническая музыка.
N: — Сейчас есть интерес к этому жанру?
Г.Л.: — Я очень переживаю за молодежь. Вижу, как моя дочка относится к фортепиано. Веяния, которые задает российская популярная музыка, — это беда. Я боюсь, через 20 лет мы получим плохие плоды, мало никому не покажется. Я хожу по улицам, слышу, как молодежь общается, и что она слушает. В песнях один сплошной мат, его потом на улицы вываливают. Вокруг себя никого не замечают, ни женщин, ни детей. Деньги, машины — вот основной набор ценностей потребительского образа жизни. А ценность ведь не в вещах, они человека интереснее не делают. Как раньше общались: ходили в горы без телефонов, с гитарами, и не важно, кто во что одет.
Это все можно вернуть через культуру, если популяризировать ее и делать проще для восприятия. У меня есть идея сыграть серию совместных концертов с учениками музыкальных школ Ростовской области. Сейчас вместе с «ОПОРОЙ России» думаем над этим проектом. Пока не знаю, как его можно реализовать, без поддержки правительства Ростовской области, наверное, будет сложно.
N: — Есть ли влияние других музыкантов в ваших композициях?
Г.Л.: — Наверное, да. Я постоянно слушаю музыку и засыпаю под нее, какие-то элементы, конечно, находят отражение. Мне нравится Ханс Циммер, Дэвид Гарретт, Максим Мрвица, Стинг, Deep Purple, Scorpions. Из тех, кто поет на русском, — «Любэ», Сосо Павлиашвили, Баста. В детстве любил Майкла Джексона.
N: — Как вы продвигаете свою музыку, получается ли ее монетизировать?
Г.Л.: — Мы загрузили наш альбом на все мировые цифровые площадки, в 50 приложений, в том числе в Apple Music, Spotify, Boom. Даже на африканские приложения залили. Его прослушали больше тысячи человек. Может показаться, что мало, но для меня это результат. В рекламу мы вообще не вкладывались. Я не ожидал, что наша музыка будет кому-то интересна в Америке, Арабских Эмиратах, Пакистане, Индии и Европе. Она отличается от специфических национальных мелодий, но тем не менее мы нашли там почитателей, некоторые даже подписались в соцсетях. Какие-то деньги от прослушиваний поступили, но развиваться на них нельзя.
N: — У вас есть семейный бизнес, с которым вы планируете участвовать в национальном проекте «Международная кооперация и экспорт». Расскажите о нем.
Г.Л.: — У нас с супругой есть небольшой семейный бизнес — компания «Агровектор». Мы занимаемся экспортом сельхозпродукции в страны Азии, поставляем в основном кориандр, горох и лен. До того как начать свое дело, я 10 лет работал в этой отрасли в разных фирмах. Нашей компании два года, я надеюсь, национальная программа даст понимание, как конкурировать на большом рынке, работать с государством и крупными предприятиями.
N: — Как предпринимательская деятельность совмещается с творческой?
Г.Л.: — Они иногда пересекаются! Покупатель из-за границы как-то сказал: «Ты музыкант, а музыкант не может обманывать, мы тебе доверяем». Я не ожидал, интересная, конечно, позиция.
Совмещать сложно. Экспортный бизнес — это не с 9.00 до 18.00. Надо 24/7 быть на связи и постоянно решать вопросы. Отвлекает от репетиций, все надо отложить и идти заниматься делами. Спасибо супруге, которая взяла многие вопросы на себя, чтобы я хотя бы во время репетиций не отвлекался.
N: — Вы музыкант или бизнесмен? Кем себя больше ощущаете?
Г.Л.: — Я предприниматель-романтик, который бизнес, как и музыку, строит на уровне ощущений. Я не заядлый бизнесмен, в некоторых вопросах готов пойти в ущерб себе. Наверное, больше музыкант, чем предприниматель.
N: — Профессионал или любитель?
Г.Л.: — Не скажу, что пианист-виртуоз. Я предельно откровенен с коллегами, и каждый раз говорю, что, если музыка не нравится и кто-то думает уйти, я не обижусь. Не хочу, чтоб говорили: «Какой-то чувак с деньгами тут пришел».
N: — Есть планы сделать музыку основной деятельностью?
Г.Л.: — Сегодня рано об этом говорить, тем более учитывая пандемию и непростой этап в бизнесе.
Сейчас главное — провести два концерта в январе и помочь дочери дирижера оркестра, это вопрос жизни. Я буду счастлив, если хоть чем-то смогу помочь, дальше уже буду думать, профессионал я или нет.
N: — Как прошла самоизоляция? Насколько она была плодотворной в творческом плане?
Г.Л.: — Сложно два месяца не выходить из дома. Мучительно для человека, у которого горизонты шире, чем размер квартиры, в которой я живу. Чтобы как-то себя переключить, уходил в музыку и по 3-4 часа в день репетировал и сейчас продолжаю, готовлюсь к концерту. Мне кажется, прогресс очевиден.
N: — Каковы дельнейшие планы?
Г.Л.: — Стоит задача показать наши возможности в музыке и удержаться на рынке в бизнесе. Мы настроены увеличиваться и расти. Музыкальным менеджментом у нас в команде занимается Виктория Мелихова, учитывая ситуацию в мире, планировать ей сейчас что-то сложно. Посмотрим, какая реакция будет у публики на ближайшие выступления 18 января, получим обратную связь, проведем работу над ошибками и, если все пройдет хорошо, будем думать, как развиваться дальше. Уже наметили несколько городов, где можно было бы дать концерты, когда эпидемиологическая ситуация позволит — Астрахань, Новосибирск, Париж и Женева.
