«Пришел на табачную фабрику: там давали талоны на молоко»

Иван Саввиди в 33 года был избран генеральным директором одной из крупнейших табачных фабрик страны, применив на практике множество управленческих решений для копившихся десятилетиями проблем.

N: — Когда и как вы поступили на табачную фабрику?

И.С.: — Это была абсолютная случайность. В 1980 году, после службы в армии, я искал работу. Нужно было на что-то жить, и я в газетах читал объявления о наборе неквалифицированной рабочей силы, так как после армии у меня не было никакой, даже рабочей, квалификации. Табачная фабрика меня заинтриговала тем, что нужны были транспортировщики и там давали 50-копеечные талоны на питание и молоко. Я пришел в отдел кадров, где меня спросили: «Что бы вы хотели? Куда вас направить?» Я ответил: «Хочу устроиться туда, где дают талоны на питание и молоко». Мне предложили идти в табачный цех. Там было трудно заполнить вакансии из-за тяжелых условий труда. Но это предложение осчастливило меня. Это был прекрасный коллектив, многие люди были настоящими профессионалами и зрелыми, яркими личностями. Работали и фронтовики, и те, кто восстанавливал фабрику после войны. Они прожили вместе со страной и фабрикой самые тяжелые и прекрасные годы. Ко мне они отнеслись, я бы сказал, трепетно, с отеческой любовью. Даже делились со мной бутербродами. Такое отношение заставляло меня со всей ответственностью относиться к своей работе, не симулировать и не филонить. Я предполагал, что скоро уйду, как только подзаработаю денег. В голове было только одно — учиться в институте. Но с каждым последующим днем я все больше понимал, что оторвать себя от этих людей не смогу. Многие за короткое время стали мне близки, и я решил, что, наверное, мне стоит получить какую-то рабочую квалификацию. Поставил себе цель: отработать год, поступить сначала на рабфак, а потом на вечернее отделение вуза. Решил пойти учеником слесаря.

Я всегда любил учиться, в школе были большие успехи, потом год до армии проучился в институте, поэтому я довольно быстро освоил эту профессию. И уже скоро считал себя и своих сослуживцев профессорами слесарноремонтного дела. Мои успехи не остались незамеченными, и меня назначили бригадиром слесарей.

N: — Сколько в то время вам было лет?

И.С.: — 23. Я уже учился на вечернем отделении РИНХа, был старостой группы. Став бригадиром, я начал анализировать суть проблем, которые десятилетиями не решались на фабрике. Я считал, что должен устранить все препятствия, стоящие на пути нормальной работы. В те времена мы начали внедрять интересные вещи. Впервые на практике отладили систему оплаты труда с учетом коэффициента трудового участия. Рабочий день завершался тем, что совет бригады давал оценку каждому работнику. От этой оценки зависел уровень зарплаты. Это дало сумасшедший эффект. Я предложил раз в неделю проводить творческий час. Пригласил на совет нескольких лучших слесарей, я бы даже сказал, интеллектуалов. И мы в этом кругу обсуждали ту или иную проблему, которая годами не имела решения. Анализировали, формировали мнение и подавали руководству рацпредложения. К сожалению, тогда считалось, что думать должны инженерно-технические специалисты. Думающие рабочие — это было смешно. Но мне было важно «инфицировать» людей своим убеждением, что нужно не только хорошо работать руками, но и почаще подключать голову. Хотя, конечно, те слесари руками делали уникальные вещи. Этот период меня убедил в том, что я способен объединять вокруг себя творческих людей. Я шутил, что если нам на ремонт дан час, то давайте лучше сначала полчаса подумаем, а затем сделаем, чем сразу начнем работать, через полчаса поймем, что все не так, и начнем переделывать. Коллектив же, в свою очередь, воспитывал меня.

У меня был сложный характер. Я никогда не пил, не курил, не воровал, обладал обостренным чувством справедливости, что часто приводило к разного рода конфликтам. Это были годы моей шлифовки, потом я часто говорил: «Спасибо родителям за то, что они меня родили, но Иваном Саввиди меня сделал коллектив фабрики». Господь жалел меня и все время отдавал в хорошие руки. Работали мы много, никогда не смотрели на то, что уже вечер или ночь. При том что платили нам мало.

N: — Сколько вы тогда получали?

И.С.: — Мне как бригадиру начислялось 165 рублей в месяц.

Спустя какое-то время начальник цеха посчитал, что я слишком увлекся анализом и творчеством, отдалился от коллектива. Однажды на общем собрании высказывались претензии к слесарям-ремонтникам, и кто-то отметил, что бригадир сам редко что-то ремонтирует, тогда начальник сказал: «Снимите его». И меня сняли. Для меня это был удар. Казалось, что мою работу не оценили. Но на следующий день меня назначили механиком, на должность, которая выше бригадира. Я продолжил работать в том же духе: собирал вокруг себя думающих ремонтников, инструментальщиков. Таких специалистов сегодня днем с огнем не найдешь. Это были высокопрофессиональные технические работники, хотя и без высшего образования. Они обеспечивали работу оборудования, которому было много десятков лет, в том числе немецких трофейных станков.

Через некоторое время руководство решило меня повысить. Учитывая мой характер и чувство ответственности, меня назначили начальником сырьевого цеха. Нельзя не отметить, что этот цех всегда был проблемным. Его предыдущий начальник был в бегах. Горели склады, самый крупный в СССР «отраслевой» пожар произошел именно на ростовских табачных складах. Получилось, что я, человек, тяготеющий к интеллектуальной работе, был поставлен во главе полупарализованного механизма. 95% работников цеха не имели даже среднего образования. С утра люди приходили «после вчерашнего», а днем уже опять, как говорится, были готовы. Но когда я сказал директору, что в таких условиях управлять процессами невозможно, он мне ответил: «Героев Социалистического Труда среди грузчиков нет. Иди работай».

В то время результатом несогласованности в деятельности ведомств, курирующих работу промышленности, стало несоответствие поставляемого сырья потребностям предприятий. У нас постоянно простаивали по полторы сотни вагонов с табаком. Мы не могли их разгрузить, потому что просто не было свободных складов. Поэтому была такая практика в Советском Союзе — вагоны с сырьем отправляли сначала, к примеру, в Ростов, потом куданибудь в Кишинев, а оттуда в Киев и так далее. Пока какой-нибудь «счастливчик» их не разгрузит и не обнаружит, что там уже труха.

Табак, который покупали за валюту, за время такой транспортировки просто сгнивал прямо в вагонах. Но, чтобы не терять в заработке, люди занимались приписками. Приписка была нормой жизни. Взрослые люди играли в игры, а ответственность за происходящее должна была быть на мне. И я попытался с этим бороться. Однажды я дал команду все-таки привезти на производство гнилой табак, который у нас числился как кондиционный. Такое положение было выгодно всем, кроме того, кто несет ответственность за сырье. И вот фабрика остановилась. Кричат директор, секретарь райкома, народный контроль. Мне говорят: «Зачем ты поставил гнилой табак?» Я отвечаю: «Гнилой? А по документам он не гнилой. Если вы так считаете, давайте вместе подпишем, что он испорчен». Мне говорят, что подписывать это не будут. Я им сказал: «Тогда берите и перерабатывайте». Я что-то успел в этом цеху подкорректировать, но настроил против себя и начальство, и работников, которым перекрыл возможности незаконно обогащаться. Был поставлен вопрос о моем отстранении. Меня снова отправили механиком, но я был рад вернуться на эту должность. В тот период у меня были проблемы с жильем, и я решил уйти в ЖЭУ на ставку инженера, там обещали квартиру в ветхом жилье. Когда я собрался писать заявление, меня вызвал к себе директор, сказал: «Дай мне шанс исправить ошибку». И назначил меня замначальника отдела снабжения.

С этого отдела начинались и им заканчивались все совещания: нет табака, нет материалов, нет запчастей… Отчет отдела снабжения напоминал тогда выступление иллюзиониста: все есть и ничего нет одновременно. В отделе собрались люди, которые десятилетиями работали в сфере снабжения, знали все ходы и выходы. Для меня же все было в новинку. В конце 1980-х в стране начался разрыв всех экономических связей. Наступал хаос. Никто не выполнял своих обязательств. Нужны были так называемые толкачи, которые поедут к поставщикам и всеми правдами и неправдами «вытолкнут» нужный груз. Мне поручили заниматься тарой, ее всегда не хватало. Из-за этого сигареты складывали прямо на пол гуртами, их разворовывали, они портились. Я поехал на завод — поставщик фанеры.

Пожив там не один день в общежитии, где в комнате было по восемь человек, я написал письмо в Правительство Советского Союза о работе этого предприятия, которое выдавало тару по принципу, лишь ему одному ведомому. И вот как-то на завтраке рядом со мной сел какой-то мужчина. Я его спрашиваю, давно ли он здесь ждет свой груз. «Да я не толкач, — говорит. — Я из министерства. Какой-то козел из Ростова шуму наделал. Меня отправили разбираться». Я говорю, что, во-первых, не козел, а нормальный человек, а во-вторых, это я. И мы с ним так хорошо пообщались. Он мне первым делом говорит: «Слушай, а ты можешь направить бумагу, что все проблемы сняты?» Я говорю: «Сними проблему, и я сразу отправлю». И я привез в Ростов несколько вагонов фанеры, которые сняли напряжение на фабрике. Директору понравился мой подход, и он повысил меня до начальника отдела снабжения. Я выезжаю в Волгодонск за гофротарой, прихватил, как всегда, с собой сигареты. И вот через день нашему директору звонит первый секретарь волгодонского горкома партии и говорит: «Мне директор фабрики гофротары жалуется, что приехал твой человек, провел собрание с рабочими, и теперь рабочие требуют разрешить им работать в третью смену». А какое там собрание? Я раздал людям сигареты и сказал: «А вы кричите теперь, что хотите еще поработать, чтобы для ростовской табачной фабрики наделать тары».

В итоге я забрал то, что мне было нужно, и уехал. Такие нестандартные, а по сегодняшним меркам дикие способы мы вынуждены были использовать, чтобы обеспечить бесперебойную работу фабрики. Но иных путей в то время не было. 

Январь 2018 года. (Полный текст интервью читайте в книге «Рожденные перестройкой». Тел.: 2-910-494.)