«Мы в урожайные годы проигрываем экономически»

Александр Ярошенко, N: — Какой объем урожая вы собрали в этом году? А.Я.: — Сельское хозяйство во всем мире, и особенно в России, зависит от погодных условий. Это касается хозяйств среднего уровня. Если в области провал с урожаем, наш холдинг собирает 150 тыс. т, если в области огромный урожай, мы собираем 160 тыс. т. Когда у всех вал растет в 1,5 раза, у нас он поднимается на 5–6%, потому что мы уже достигли уровня технологий, когда получаем все, что может дать земля. Мы потратились на технологии, но получили примерно такую же урожайность, как те, кто не тратился, то есть мы в урожайные годы проигрываем экономически.

N: — Насколько снизились цены?

А.Я.: — С лета до сегодняшнего момента — примерно на $ 10. Доходило до $ 202 на FOB, сейчас — $ 192. Сейчас некоторые селяне кричат, что цены низкие, но никто на селе не разорится. Себестоимость производства пшеницы в России — самая низкая в мире. Сказывается низкая оплата труда и аренды земли. Остальные затраты — горючее, удоб­ рения, средства защиты растений — у нас такие же, как и за рубежом. Разве что амортизация у нас ниже, поскольку импортной или отечественной дорогой техники в России мало. Получается, что при равной по качеству земле себестоимость пшеницы в России на $ 30 ниже, чем, например, в Венгрии. Просто мы привыкли к супердоходности, когда наценка на пшеницу — 100%. Сейчас себестоимость 7 рублей за кг, а продаем по 8 рублей. По мировым меркам это нормально. По российским меркам — с гиперинфляцией, рисками — это низкая рентабельность.

N: — Возможно, у некоторых хозяйств неправильно выстроена экономика, поэтому они не могут работать с нынешней рентабельностью?

А.Я.: — Те, у кого экономика была выстроена неправильно, уже находятся в предбанкротном состоянии. Но большинство прошло рисковый порог.

N: — Сильная закредитованность села, о которой вы говорили раньше, сейчас не влияет на устойчивость хозяйств?

А.Я.: — Капитал, вложенный в землю, — это основные средства и оборотные. По моим прикидкам, самые слабые хозяйства (на востоке области, где земля не может дать большую отдачу) имеют капитал на 1 га — 50 тыс. рублей. У идеально выстроенных хозяйств с хорошей землей — 120 тыс. рублей. Если структура капитала — 2/3 собственных средств и треть заемных, ничего страшного нет даже при сегодняшних несправедливых ставках по кредитам. Предприятия, где заемных средств более половины, обречены. Но я таких хозяйств не знаю.

N: — Какова ожидаемая рентабельность капитала в этом сельхозгоду по вашему холдингу?

А.Я.: — Если рентабельность капитала составляет 13–14%, как в предыдущие годы, я радуюсь. Думаю, что в этом году она будет ниже. В прошлом году себестоимость пшеницы была 6 рублей за кг, а продали по 10 рублей, кукуруза обошлась по 6 рублей, а продали по 9 — тоже в плюсе. В этом году себестоимость пшеницы превысила 6 рублей, а закупочные цены — около 9 рублей. Кукуруза обошлась в 7 рублей с копеечками, а она в Ростове стоит 7,5 рубля. С учетом логистики это работа в ноль, а то и с небольшим убытком. Горох: себестоимость 10 рублей, цена гуляла около 13 рублей, но сейчас его никто не отгружает за границу. Подсолнечник принесет бесспорную прибыль: себестоимость 10 рублей, а продается по 18 рублей за кг. Он всегда самый рентабельный. Но подсолнечник занимает лишь седьмую часть площадей, и больше сеять его невозможно, иначе мы убьем землю. То есть рентабельность в этом году будет невысокая, максимум 10%.

N: — Этих доходов хватит, чтобы обновить технику и т. д.?

А.Я.: — На обновление техники и пополнение оборотных средств хватит. На будущий год уже все договоры подписаны, деньги заплачены. Нормальный предприниматель всегда старается создать подушку безопасности. Погода благоволит нам 4-й год, а если произойдет какой-то катаклизм, хозяйства без подушки безопасности утонут. Кроме того, могут быть политические потрясения. Мы же сталкивались с тем, как наше правительство не дало нам озолотиться. Когда пшеница стоила $ 300 за тонну при себестоимости $ 92, приняли эмбарго. Все суммы, которые за 10 лет может выделить государство на поддержку сельхозпроизводителям, меньше того, что мы не получили в тот год. Донскому селу на простое воспроизводство денег достаточно. Не остается средств на расширенное воспроизводство. В последние годы большинство донских хозяйств, даже сами того не понимая, вели расширенное воспроизводство, потому что вместо двух старых комбайнов покупали один хороший, обновляли тракторы, совершенствовали технологии — и это было улучшение производства на тех же площадях.

N: — Данные Ростовста говорят о том, что в этом году сократились площади посевов овощей, сахарной свеклы и т. п. То есть село все больше переключается на зерновые?

А.Я.: — У нас всегда были перекосы. Сегодня высокая цена на огурцы — все кидаются их сажать. На следующий год производят больше, чем надо, цена падает ниже себестоимости, фермеры разоряются. Поскольку у нас нет рекомендаций Минсельхоза для селянина — что сеять, постоянно случаются перекосы. У производителя нет статистики — сколько чего нужно произвести. Я считаю, что основной функцией Министерства сельского хозяйства должна быть аналитика и рекомендации, как это происходит в США. Аппарат нашего Минсельхоза в 12 раз больше, чем американского. При таком количестве у каждого хозяйства за спиной должен стоять человек и говорить: «Ты не то сеешь, ты не так обрабатываешь землю». А чем они занимаются на самом деле, я не знаю.

N: — Экспорт растет, а появились ли новые страны-покупатели?

А.Я.: — Экспортная география расширяется. Последние 7 египетских тендеров выиграла Россия, потому что мы предлагаем самые низкие цены. На нас давит урожай. Россия нашла много маленьких стран-покупателей, в которые раньше поставлялось зерно из более близких стран. Однако демпингом завоевать рынок нельзя. Завтра, когда себестоимость поднимется, а урожай упадет, эти покупатели отпадут автоматически. Скажется логистика.

N: — Кстати, тарифы на перевозку в этом году поднялись?

А. Я.: — Тарифы на водную перевозку поднялись, потому что не хватает судов. Теперь мелководные порты принимают только судна под российским флагом — государство приняло такое постановление. Судовладельцы видят, что объем перевозок вырос, а мощностей не хватает, поэтому фрахт подорожал с $ 10 до $ 14 за тонну пшеницы. Я же говорил, что закупочные цены у трейдеров сократились на $ 10, из них $ 4 — это транспорт.

N: — Как сказалось на работе сельхозпроизводителей принятие налоговой концепции системы управления поведением налогоплательщиков?

А.Я.: — В этом году произошла революция, на мой взгляд — положительная. Часть сельхозпроизводителей работает на общей системе налогообложения, а большинство — на упрощенке, то есть не платит НДС. Трейдеры, отгрузившие зерно на экспорт, получают возмещение НДС 10%. Я работаю с НДС, мне трейдер дает 10 тыс. рублей за тонну. Хозяйству, которое работает без НДС, он должен дать 9 тыс. рублей, а он давал 9,6 тыс. рублей. Убыток? Нет, потому что есть компания-прокладка, которая не платит НДС. И государство оставалось в убытке. В этом году создана Хартия экспортеров зерна: покупатели и производители договорились работать без посредников. Рынок начал работать по-другому, посредники, воровавшие НДС, умирают. Теперь они могут работать только по агентскому соглашению.

Сельхозпроизводители, работавшие с НДС, радуются, для нас ничего не изменилось. Остальные теперь получают за зерно от трейдеров на 10% меньше, по ним это ударило.

N: — Эти хозяйства переходят на общую систему налогообложения?

А.Я.: — Они думают, переход будет с Нового года. Когда работаешь с НДС, нужно содержать большую бухгалтерию. Однако в процессе производства мы покупаем удобрения, горючее, средства защиты, технику, запчасти с НДС 18%. Поэтому у нас есть НДС к возмещению. А те, кто работает на упрощенке, списывают НДС в закупаемых товарах на затраты. Поэтому при правильной работе общая система налогообложения выгоднее.

N: — Некоторые сельхозпроизводители жаловались, что теперь не могут продать зерно. Это не соответствует действительности?

А.Я.: — Я никого не обвиняю, но жалуются те, к кому приезжает посредник и предлагает за зерно 9500 рублей плюс 200 рублей руководителю. Трейдер, подписывая договор, ничего по-черному не отдаст. Рынок обелился.

N: — Минсельхоз России планирует стимулировать экспорт, снижая ж.-д. тарифы для регионов Поволжья, Сибири. Как это скажется на производителях зерна юга России?

А.Я.: — В Новосибирской области и в Рос­ товской разные технологии и условия выращивания пшеницы. Там нет сумасшедшей арендной платы — $ 100 за гектар, как мы платим. У них упрощенные технологии — не используется столько удобрений, средств защиты. У них себестоимость низкая — 4–5 руб­лей за кг. Мы выращиваем пшеницу по сложным технологиям с себестоимостью 7 рублей за кг. Им логистика обходится в 2,5 рубля на кг, то есть 50 копеек они нам проигрывают, поэтому они обеспечивают внутренний рынок. Теперь они стали производить больше. России столько не нужно. После обнуления тарифов они выиграют у нас по цене. Каждый год государство так делать не сможет, но за время поддержки они накопят денег и смогут усовершенствовать свои технологии. Вот тогда их урожай и может придавить наш — я боюсь этого.

N: — На какой рост выручки рассчитываете в этом году?

А.Я.: — У нас выручка не вырастет. По области в целом — да. Зерно в основном осталось.

Цена на FOB не поднимется. Разве что весной, и то слегка. А вот если доллар с 58 рублей подрастет до 62–63 рублей — это будут совершенно другие продажи, другая рентабельность. Но есть сомнения, что мы продадим все, что осталось. Возможности вывоза в портах ниже, чем наши остатки.

N: — По данным Ростовстата, за год на 1 ноября 2016 г. запасы зерна в сельскохозяйственных организациях увеличились на 9,5%, в заготовительных и перерабатывающих организациях — на 40,7%. Это свидетельствует о затоваривании?

А.Я.: — Да, это говорит о том, что мы не успеем вывезти все зерно.

N: — Куда планируете инвестировать полученные средства? Будете покупать новые земли?

А.Я.: — Земля покупается потихонечку. Массивами земля не гуляет. Когда людям нужны деньги, они продают паи. Если пайщик приходит к нам, то мы у него покупаем. Количество земли в обработке у нас не меняется. Когда мы начинали покупать землю, она стоила копейки, сейчас — 150 тыс. рублей за гектар. Если покупать землю по этой цене, то много ее не купишь, у агрохолдингов нет столько денег. Это могут себе позволить, например, нефтяники. А заемные средства при такой цене смогут окупиться только в Краснодарском крае.

N: — Какой процент обрабатываемых вами земель находится у вас в собственности, а сколько — в аренде?

А.Я.: — У нас структура землевладения лучше, чем у других сельхозхолдингов, то есть в собственности больше земель. Сейчас это 42 тыс. га.

N: — На село приходят новые инвесторы?

А.Я.: — Большинство приходило раньше, некоторые разорились — такие как «Валары». Они делали ставку на капитализацию, но не учитывали психологию работы на селе. Когда начальник находится в Москве, а управляющий здесь, не получалось работать. Другие агрохолдинги приспособились к работе на земле, но, насколько мне известно, больших доходов не получают. С какими целями приходят нынешние инвесторы — непонятно. То, что «Агрокомплекс им. Ткачева» никогда не продадут иностранцам, — это точно. Те же, кто не сможет работать, перепродадут активы. Идет консолидация сельхозбизнеса под эгидой крупного капитала.

N: — Вы не раз говорили, что животноводство на юге России развивать невыгодно, а «Агрокомплекс им. Ткачева» планирует создавать молочную ферму в Ростовской области. Почему?

А.Я.: — Молоко продается по 20 рублей за литр при себестоимости 18 рублей. С учетом кредитов это низкая прибыль. А литр молока в магазине стоит 52 рубля. Почему эта компания развивает животноводство? Потому что доводит молоко до конечного покупателя, строит вертикально интегрированный холдинг. Но, имея ферму на 3 тыс. голов, не сделаешь рентабельного производства. В Европе нет суперкомплексов — только маленькие фермы, но существует четкая система планирования.

N: — Крупные агрохолдинги взаимодействуют между собой? Вырабатывают сов­местные решения в условиях отсутствия рекомендаций Минсельхоза?

А.Я.: — Нет. Каждый работает на себя.