Расцвет и крах донского Детройта

«Предприниматели девяностых были первой волной. До них никого не было. И они не знали экономическую теорию. Что нельзя, например, инвестировать оборотные средства. А если бы и знали, то вряд ли могли бы поступать в той ситуации по-другому». Директор Ростовского регионального филиала Россельхозбанка Игорь Пятигорец

Осенним утром в 1998 году группа журналистов ехала в пресс-тур на открытие Таганрогского автомобильного завода. Остановившись на светофоре, они обратили внимание на обогнавший их автомобиль, на следующем светофоре также промчавшийся на красный свет. Один из журналистов узнал авто: «Это Парамонов». Все понимающе заулыбались. Во-первых, человек ехал открывать свой, один из крупнейших в стране автозавод, а во-вторых, если бы какой-то незадачливый гаишник и решился бы его остановить, ему были бы предъявлены такие «корочки» и такие визитки, что с перепугу потом еще час пришлось бы вслед уехавшему барину честь отдавать.

Как получилось, что один из тысяч кооператоров 1980-х Миша Парамонов по прозвищу Парамон стал самым влиятельным бизнесменом в Ростовской области в 1990-е годы, контролируя группу из десятков предприятий с совокупной годовой выручкой более $ 1 млрд, и почему его грандиозная идея создания в Таганроге русского Детройта привела эту империю к краху, а ее создатель оказался, по сути, в эмиграции?

Школа — техникум — «качалка»
Коренной ростовчанин Миша Парамонов родился в 1961 году, учился до девятого класса на Северном в школе № 65. Запомнился неплохой успеваемостью и сложным поведением. Один из его товарищей, с которым пообщался корреспондент N, даже назвал его хулиганом.

Наш «хулиган» поступает в Рос­товский техникум радиоэлектронного приборостроения, и здесь, судя по всему, его поведение меняется к лучшему, говорят, под воздействием физрука.

— Он довольно часто бывал у меня в спортзале, — вспоминает преподаватель Колледжа радиоэлектронного приборостроения Алексей Шелестов. — В основном занимался для себя. Был он парнем спортивным, но ни за одну сборную не играл, хотя ездил болеть, если звали. Как-то раз были мы в колхозе, и застукал я их компанию в подпитии. Построил, говорю: «Кто пил, шаг вперед». Вы­шли восемь человек. Я им: «Собирайтесь в Ростов». Они понимают, что будет решаться вопрос об отчислении. Вдруг приходят ко мне двое из них. Говорят: «Мы виноваты, не спорим, но Парамон же не пьет, не курит». Я его вызываю: «Зачем же ты шагнул?» Он так хотел ребят поддержать. В другой раз они всей группой не пришли на занятие. Я узнаю, что они в ЦГБ, — бегом туда. Выясняется, что один парень заболел раком крови и они пошли кровь сдавать. Потом дежурство по палате установили. Парень этот, кстати, жив до сих пор. А Парамон и потом час­тенько приходил в зал. Фигурка у него была хорошая. Качался упорно, как будто себя готовил к чему-то.

Те, кто его тогда знал, говорят, что жил он, как и все, небогато, мать с отцом были в разводе. Отец якобы за что-то отбывал срок то ли на поселении, то ли на принудительных работах, которые тогда назывались «химия».

А в воздухе уже витал запах первых денег. Заканчивались восьмидесятые.

Товар — товар — деньги
Когда Михаил Парамонов пришел в кооперативное движение и на чем заработал свой первый рубль, доподлинно не известно. В публикациях СМИ говорится скороговоркой о том, что начинал он с торговли полиэтиленовыми пакетами. Один из владельцев компании «Орбита» Константин Мацанов, работавший у Михаила Парамонова в 1980-е в кооперативе «Темп», вспоминает:

— Я слышал, что до «Темпа» он что-то арендовал на фабрике «Малыш» на Северном и выпускал там картонную упаковку. А в «Темпе» у нас сначала было швейное производство. Шили мужские сорочки, но лучше всего шло постельное белье. Материала не хватало, Парамонов мотался по стране, организовал бартерные схемы. Он мыслил глобально, четко ставил цели и достигал их во что бы то ни стало. В этом я считаю его своим учителем.

Один из бизнесменов, знавших Парамонова в 1980-е, уверял корреспондента N, что тот выпускал фонарики и светильники: «Но вообще, тогда неважно было, что выпускать. Все разлеталось с рентабельностью от 100% до 1000%».

Мечтал ли он уже в то время об автомобильном бизнесе, неизвестно. Г-н Мацанов лишь вспомнил, что среди разнообразной продукции, которую реализовывал «Темп», были и вазовские автомобили.

Вскоре Михаил Парамонов вмес­те с компаньоном Анатолием Гасретовым регистрирует многопрофильную компанию «Дон-МТ». «МТ» в названии обозначало «Миша — То­ля». Компания занималась в том числе и сделками с недвижимостью и, как известно, до сих пор остается одной из крупнейших риелторских фирм Ростова. Партнерство Анатолия Гасретова и Михаила Парамонова длилось несколько лет, но вскоре их пути разошлись. Парамонов должен был отойти от производства и коммерции. Тогда он еще и не догадывался, какой феноменальный взлет ждет его на пока неведомом ему финансовом рынке.

Деньги — банк — деньги
Августовский путч 1991 года Михаил Парамонов встречает достаточно успешным по тем временам кооператором. После августа становится очевидно: страну ждет приватизация, для предприимчивых и практичных это Клондайк. Нужен механизм аккумулирования денег и финансового участия в работе парализованных разрывом союзных связей, дезориентированных реформами предприятий.

— Помню, как-то увидел я Мишку на ж.-д. вокзале, — рассказывает физрук Алексей Шелестов. — Удивился, что стоит рядом с роскошной «99-й» цвета «мокрый асфальт». Мне кричит: «А я банк открываю». — «Да ты чо?!» Сам подумал, что у него, наверное, что-то с головой не так. Какой из него банкир?

С большой степенью вероятности можно утверждать, что идея создания банка могла принадлежать Алле Хвесько, учившейся в одной школе с Парамоновым и работавшей в это время в отделении Промстройбанка. Она и стала первым председателем правления частного банка под названием «Донинвест», получившего лицензию в октябре 1991 года. Банк сразу оказался не как все.

— В то время было развито невозвратное кредитование, — говорит один из бывших кооператоров, пожелавший остаться неназванным. — Бывшие советские банки выдавали кредиты под липовые залоги или страховки, деньги не возвращались, то есть возвращалась их часть, но уже конкретному банкиру в карман. Конкурировали банки не длиной кредита или процентной ставкой, а размером отката. Где он был поменьше, там и брали взаймы.

Каково же было удивление предпринимателей, приходящих в «Дон­инвест» узнать размер отката и слышащих от Парамонова: «Я откаты не беру. Продаю свои же деньги. Какой мне смысл?»

Сначала банк занимал маленький офис на Привокзальной площади, но через полгода переехал на перекресток Халтуринского и Красноармейской, напротив техникума, где учился Парамонов. Была ли это случайность или в этом был какой-то форс человека, идущего дорогой «из грязи в князи», — загадка.

В это время «Донинвест» — молодой симпатичный банк, его возглавляет 30-летний амбициозный председатель совета с западным подходом к бизнесу. Каким милым он предстает в новогоднем интервью «Городу N» в конце 1992 года!.. На вопрос о том, как он оценивает работу администрации, он отвечает:

«М.П.: — Наши отношения нельзя назвать тесными. То есть адми­нистрация смотрит на нас, мы на администрацию. Но в целом стиль работы нравится. Есть даже определенные симпатии.

N: — Что пожелали бы коллегам?

М.П.: — Хочу сказать спасибо Анатолию Гасретову, моему компаньону и… другу Алле Хвесько.

N: — А почему фотографироваться отказались?

М.П.: — Надо быть скромнее… Рано еще. Вот разбогатею больше!..»

Это крохотное, одно из редких, интервью Михаила Парамонова вполне можно считать отчасти пророческим. В десятках публикаций о ФПГ «Донинвест» потом будет проходить красной нитью тема сказочного богатства Парамонова как раз по причине «определенной симпатии» к нему со стороны администрации. Только и разбогатев, фотографироваться чаще он не стал.

Михаил Парамонов привычно за спиной Владимира Чуба.

Денег на рынке не хватало и бушевала инфляция. Ставка 300–400% годовых считалась нормальной. Банковский бизнес был одним из самых прибыльных, но своих денег у Парамонова было немного. Он уже знал, как заработать миллионы, но ему как воздух нужен был доступ к большим деньгам, которыми он сможет торговать. Откуда же их было взять?

Деньги — бюджет — деньги
В те времена была развита традиция переговоров в бане. Рестораны были слишком шумными и людными, там грохотала музыка, а появившиеся «элитные» сауны, часто укромно расположенные в подвалах домов, были подходящим местом для секретных переговоров. И париться для этого было вовсе не обязательно. Иные сауны могли дать фору по комфортабельности четырехзвездочным отелям. По словам очевидцев, Михаил Парамонов был завсегдатаем одной из таких элитных бань в районе Центрального рынка, то ли на Московской, то ли на Тургеневской. Один из предпринимателей, также часто бывавший там и знавший барменов и официантов, рассказывал корреспонденту N, что Парамонов не раз назначал там встречи разным полезным людям, но одну из них весь персонал сауны запомнил особо. Стол должен был ломиться от деликатесов. Сам Парамонов приехал примерно за час до назначенного времени и придирчиво осматривал каждое блюдо. Затем барменов и официантов попросили покинуть помещение. Они вернулись по команде через пару часов и обнаружили нетронутый стол. Сияющий Миша раздавал им по сотне долларов чаевых. Эта гигантская по тем временам сумма была сопоставима с их месячным заработком. Когда его кто-то спросил: «Зачем так много?» — он ответил: «Если бы вы знали, какой я вопрос сегодня решил, вы бы не спрашивали!»

Все гениальное просто. Если деньги на рынке стоят так дорого, а в другом месте, скажем на счетах гос­учреждений, лежат абсолютно бесплатно, то нужно соединить эти два канала — и получишь гигантскую прибыль. Дело за малым — убедить руководителей госучреждений перевести счета в частный «Донинвест» и не сердиться сильно в случае небольшой задержки (в 5–10–15–20… дней) платежей. Вопрос: почему «Дон­инвест»? Ответ: его идея, он частный и не обремененный московским руководством или ведомственным начальством, как крупные банки того времени. Для чего это нужно начальникам? Ответ: немалое вознаграждение. Тут, к слову, Михаил Юрьевич, говорят, упоминал и о своем родстве с Татьяной Парамоновой, зампредом Центрального банка. И тогда он уже воспринимался не как выпускник техникума без роду-племени, а человеком с нужными связями. Среди учреждений и организаций, «уполномочивших» «Донинвест», были замечены городское и областное управления внутренних дел, налоговые инспекции всех уровней, СКВО, некоторые бюджетные организации помельче.

Первый скандал разра­зился после того, как в «Донинвест» в 1993-м были переведены счета ростовской городской администрации. Другие банкиры, лишившись счетов и предполагая, что далее останутся и без областных денег (вскоре это и прои­зошло), выразили недовольство. «Для нас полной загадкой остается то, ка­ким образом и согласно каким критериям выбираются или будут выбираться уполномоченные банки», — заявлял «Городу N» зампредправления Промстройбанка Владимир Герасименко. Ему вторила предправления Ростовсоцбанка Валентина Яшкова: «Бюджетные деньги должны находиться в госбанке. Любой коммерческий банк будет работать на себя».

Парамонов вначале выбрал тактику «Не делайте из мухи слона». В апреле 1994 года в интервью N относительно этой проб­лемы он говорил: «Вопрос проработан процентов на пять. Не решено еще много законодательных вопросов: что можно, чего нельзя, в каких объемах. Сама же идея прорабатывалась около полугода». Но уже в 1995-м, обслуживая едва ли не все бюджетные счета в области, руководство «Донинвеста» формулирует обоснование бросающейся в глаза избирательности. «Мы предложили концепцию единого банка для бюджетных средств, — говорила в декабре 1995 г. «Городу N» предправления банка Алла Хвесько. — Мы сразу говорим, что будем использовать остатки средств на счетах бюджета. И предлагаем за это хороший процент. Иначе зачем претендовать? Основной в вопросе получения «Дон­инвестом» статуса уполномоченного банка, безусловно, является наша активность. Есть хорошая пословица: под лежачий камень вода не течет...» То есть банк был первым, кто предложил зарабатывать госучреждениям на использовании остатков на их счетах. Это была неплохая идеологема, звучала даже ставка, под которую банк якобы готов «занимать» деньги на остатках (40–80% годовых), правда, никто из этих ведомств никогда не публиковал сведения о заработанных в сотрудничестве с банком деньгах. В 1995-м же разразилась первая настоящая война с участием «Дон­инвеста». Он бился с банком «Южный регион» за счета Пенсионного фонда, оспаривая право использования около 2 млрд руб. в год (по тогдашнему курсу — около $ 400 млн). Задержка этих денег всего на один день при той процентной ставке на рынке кредитов давала банку $ 3–4 млн. А задержки тогда доходили до нескольких недель.

На этот раз логика «пришли первые и дали больше» не работала. «Южный регион» был создан как комбанк с участием региональных пенсионных фондов исключительно для зарабатывания на остатках пенсионных средств. На стороне «Дон­инвеста» сражались областная администрация и подконтрольное ей Законодательное Собрание. За «Южный регион» — председатель областного Пенсионного фонда Владимир Кирчев при поддержке федерального ведомства. Площадкой для сражения был выбран зал Законодательного Собрания. Кирчева с «его банком» обвинили в задержке выплат пенсий на 10–15 дней. Губернатор Чуб негодовал, обращаясь к нему: «Вы ни у кого не берете ссуд, никто не знает, как используются ваши средства на банковских счетах. Не можете изменить ситуацию — уйдите сами». Запомним этот праведный гнев губернатора по поводу двухнедельной задержки пенсий. На местный Пенсионный фонд обрушились разнообразные проверки. Кирчева вскоре обвинили в покупке квартиры за счет средств фонда, он добровольно ушел в отставку. После этого скандала пенсионные деньги делили уже непублично. Вскоре фонд возглавил близкий к областным влас­тям человек.

«Донинвест» к концу 1995 года покупает Югмебельбанк и Ростпочтабанк с их филиальной сетью. Становится вторым по величине банком Ростовской области и усаживает в кресло руководителя ростовского Сбербанка близкого к группе Владимира Королькова. Доступ к большим деньгам, в том числе и к пенсионным, получен, заработана немалая прибыль. «Как правило, бюджетные средства находятся на корсчете в банке очень короткий срок — 2–3 дня, — говорила в единственном интервью «Городу N» председатель правления «Донинвеста» Алла Хвесько. — За это время нужно суметь их использовать. Поэтому мы начали работать с «короткими» деньгами: в рамках клиринговых операций предоставляем овердрафт бан­кам-корреспондентам, занимаемся сверхкороткими валютными операциями типа «купля-продажа». Да, инициатива исходила от нашего банка, но у представителей администрации мы практически сразу нашли взаимопонимание».

Но Михаилу Парамонову уже давно ясно, что банк — это лишь способ достижения более важной цели: создания финансово-про­мышленной группы. Доступ к большим бесплатным деньгам помог наладить безотходное дело. Банк кредитует крупные предприятия под залог активов или акций. Если предприятие возвращает кредит, банк зарабатывает прибыль, если нет, то предприятие переходит в собственность банка для дальнейшей перепродажи. Обосновывая перспективность кредитования промышленности, г-н Парамонов задавал на страницах «Города N» риторический вопрос: «Если сегодня не поддержать производство, то кого мы будем кредитовать завтра? Друг друга?!» Оказывается, вся эта возня с уполномоченностью была не для того, чтобы «в рамках клиринговых операций предоставлять овердрафт банкам-корреспондентам», а чтобы поднимать донские предприятия, лежащие в начале девяностых в руинах. Благородная цель, как мантра, повторяемая потом местными чиновниками, была провозглашена, оставался вопрос: кого, как и за сколько будут «спасать»?

Деньги — заводы — деньги
Говорят, что когда Михаила Парамонова называли банкиром, он отвечал, что таковым себя не считает. Загадка, почему председателя совета самого успешного в то время банка нужно по-другому идентифицировать, разрешилась быстро. Банк при явной поддержке властей стал обладателем Белокалитвинского металлургического производственного объединения, Красносулинского металлургического комбината, Азовского комбината детского питания, Ростовской кондитерской фабрики, Ростовского молочного комбината и еще десятков заводов и фабрик. Он имел акции волгодонского «Атоммаша» и всерьез претендовал на конт­рольный пакет «Ростсельмаша». Везде, куда бы ни приходил банк, его поддерживали чиновники. Многие считают, что банк купил эти заводы «за шапку сухарей», но сторонники Парамонова уверяли, что предприятия тогда столько и стоили. И если бы их не купил и не профинансировал «Донинвест», то они могли просто развалиться. Михаил Парамонов в это время исправно занимает первую строчку рейтинга влиятельности донских бизнесменов, публикуемого в новогоднем номере «Города N», но даже его влияния не хватило, чтобы проглотить «Ростсельмаш», где в 1990-е была чехарда генеральных директоров, за каждым из которых стояли мощные группы влияния. ФПГ «Донинвест» в сельхозмашиностроении ограничилась «Красным Аксаем» и Таганрогским комбайновым заводом. Именно эти два предприятия и сыграли важнейшую роль в расцвете и крахе донского Детройта.

Перед запуском ТагАЗа.

Деньги — «отвертка» — деньги
Идея сборки автомобилей пришла Михаилу Парамонову в 1993 году. После того как в начале 1990-х в страну хлынул поток заграничных автомобилей и чуть не погреб под собой «АвтоВАЗ» и ГАЗ, правительство опомнилось и ввело ввозные пошлины на иномарки, оставив льготы для запчастей и комплектующих. В средине 1990-х в стране появилось сразу несколько автосборочных производств, ласково прозванных «отверткой» за то, что они просто собирали из заграничных комплектующих машины. Предполагалось, что чем глубже сборка, тем больше потребуется рабочих мест. Одной из таких «отверток» стал донской «Красный Аксай», входящий в группу «Дон­инвест». Пробовали с разными марками. Успешнее всего пошло сотрудничество с корейским Daewoo. Михаил Парамонов пытался доказать чиновникам, что его производство настолько развито, что может претендовать не только на таможенные, но и на налоговые льготы. И если местные верили, так сказать, с закрытыми глазами, то со столичными гостями бывали казусы. Так, на экскурсию на «Красный Аксай» привезли тогдашнего главу Государственной налоговой службы Александра Починка. Он послушал о планах локализации и попросил частично демонтировать один из двигателей, засунул внутрь палец и торжествующе показал всем чернющий нагар. Выходит, готовые автомобили за границей гнали к порту, там разбирали, переправляли сюда и здесь собирали. И чем это отличается от импорта иномарок, никто Починку тогда объяснить не смог. Какие же льготы, господа?

Средина 1990-х была относительно стабильным временем в экономике. Началось потребительское кредитование, бум на рынке недвижимости, сильный рубль делал все более доступными импортные товары. Дела у автосборщиков шли и без льгот лучше не придумаешь. Казалось, вернулось время кооперативов, когда сколько ни продавай, все разлетится. Накопив денег, получив в распоряжение промышленные площадки, разобравшись в тонкостях авторынка, имея мощную административную поддержку, Парамонов задумывает то, что пора­зит всех сво­им масштабом и амбициями, куда вереницей будут ездить первые лица страны, о чем будут написаны десятки статей в федеральных изданиях.

Деньги — мечта — деньги
В начале 1997 года таганрогскому собкору «Города N» стало известно от знакомых, что на входящем в состав ФПГ «Донинвест» Таганрогском комбайновом заводе идет реконструкция. Удалось получить фотографии демонтируемых цехов. На запрос о целях реконструкции в ФПГ привычно не ответили. Осведомленные источники предположили, что на месте ТКЗ будет логистический комплекс или автозавод. Какое-то время удавалось все сохранить в тайне, но неожиданно «лежащий» тогда «Ростсельмаш» вдруг получил какие-то крупные заказы из Иордании и тут же запросил своих смежников из ТКЗ о возможности в ближайшее время произвести несколько сотен комбайновых мостов. Каково же было всеобщее удивление, когда выяснилось, что завод не может полностью выполнить заказ из-за того, что главный конвейер демонтирован. «Ростсельмашу» поставили только те мосты, которые давно были на складе. Хотя бы притушить разгорающийся скандал можно было обнародованием цели реконструкции. Руководство завода объяснило в таганрогских СМИ, что оборудование для производства мостов разобрано и будет вскоре смонтировано в старых цехах предприятия. А в относительно новых разместится совместное с банком «Донинвест» производство автомобилей марки Daewoo. Зачем нужно было ломать лучшую часть завода, оставалось непонятным. Ведь для «отвертки» достаточно просто нескольких ангаров.

Не было бы счастья, да несчастье помогло. Перед приездом в Таганрог неутомимого Александра Починка охранники ТКЗ неожиданно заломили руки собственному корреспонденту N в Таганроге Виктории Макаренко и отвели ее в красный уголок, заперев там. После того как в дело вмешались журналисты местной телекомпании, Викторию выпустили, но Починка она, конечно, не застала и запланированные вопросы не задала. Виктория при поддержке руководства газеты написала ряд жалоб на действия охраны. Дело были вынуждены взять под личный контроль прокурор и губернатор области. Охранники через полгода получили судимости по статье «Незаконное лишение свободы» и условные сроки. Через несколько дней после задержания и соответствующего материала в «Городе N» областной администрацией был организован пресс-тур на Таганрогский комбайновый завод. В пресс-службе настаивали, чтобы приехал главный редактор газеты.

В ходе пресс-тура представителям СМИ наконец показали часть нового оборудования для глубокой сборки мощностью 120 тыс. авто в год и заявили о том, что называться эти машины, собранные на базе Daewoo, будут не иначе как… «Донинвесты». Амбициозные планы локализации предусматривали производство через несколько лет всех узлов, за исключением двигателей. Речь шла ни много ни мало о создании нового русского автомобиля, чего не было в стране десятки лет, со времен рождения «АвтоВАЗа». По мощности Таганрогский автозавод вначале должен был уступать «АвтоВАЗу», выпускающему в то время полмиллиона авто в год, а в перспективе — конкурировать с ним за пальму первенства на рынке. Почему бы нет? Если вазовская «десятка» стоила тогда около $ 7 тыс., то куда более комфортабельная и скоростная «Дон­инвест Ассоль» — $ 9 тыс.

Руководитель одного крупного банка, хорошо знающий г-на Парамонова, на вопрос о степени его близости к администрации области сказал:

— Я не знаю, какой была эта близость, но сотрудничество всегда построено на взаимных интересах. Многое зависит от того, что ты можешь предложить чиновникам, и в частности первому лицу. Михаил Юрьевич предложил перспективу. Если хотите — мечту, хотя это и не точное слово, когда мы говорим о таком практичном человеке, как Парамонов.

Роспись Михаила Парамонова на первой «Ассоли».

И действительно, для губернатора открывались захватывающие дух перспективы. Если такой завод построить, то оборот его будет около $ 1 млрд в год. Рабочие места, налоги, всероссийская слава…

Но на реализацию этой головокружительной мечты нужны не просто деньги, а очень большие деньги, которых не было даже у такого богатого банка и даже если он распродаст все свои заводы. Называлась сумма от $ 250 млн до $ 1 млрд. И ни один сторонний банк не дал бы тогда и рубля под такой бизнес-план. 

Усугублялась проблема тем, что из Москвы пришла команда перевести все счета федеральных ведомств в РКЦ и Сбербанк. В том же 1997 году под давлением младореформаторов Чубайса и Немцова и местные власти были вынуждены отказаться от своего уполномоченного партнера. Как неофициально сообщали N чиновники, сумма операций «Донинвеста» со счетами бюджетов разных уровней составляла около 40% суммы баланса. Так что для банка это была горькая новость. Вот что говорила N по поводу причин расставания министр финансов области Нина Сверчкова:

— Основная доля наших счетов до сих пор действительно была в «Донинвесте», и сегодня, если учесть, что банк вкладывает серьезные средства в реанимирование промышленности, ему трудно обеспечивать безупречное обслуживание наших счетов, не допускать задержек в продвижении денег. Поэтому принято решение о переводе ВСЕХ (выд. N) счетов областных организаций, министерств и ведомств из «Донинвес­та» в Сбербанк. Сейчас это решение главы администрации осталось оформить только технически. Разговоры с банком об этом велись давно. Были беседы, предупреждения. У них было время просчитать последствия, каким-то образом себя обезопасить за счет сокращения других операций. Это чисто банковская технология, это их дела.

В очередной раз перед Парамоновым встал вопрос: где взять деньги?

Деньги — заем — деньги
Кому же пришла эта идея? Не могла же она родиться у тогдашнего областного министра финансов Нины Ивановны Сверчковой. Идеи с займами приходили в администрацию извне. Косвенным подтверждением служат размышления на эту тему Аллы Хвесько в интервью «Городу N» задолго до организации местных облигационных займов: «Мы планируем заняться реализацией программы по выпуску облигаций муниципального займа. В США администрации различных городов выпускают тысячи видов облигационных займов каждая. В чем преимущество этой системы? Когда деньги просто лежат в кошельке, они обесцениваются. Чтобы этого не происходило, их, как правило, кладут на депозит в банк. Деньги нужно положить, снять... Это потеря времени, лишние проблемы. Ценную же бумагу достаточно просто купить. Планируется, что облигации станут не столько средством накопления, сколько средством обращения. В любом почтовом отделении такие бумаги будут меняться по первому требованию их владельца на деньги».

Областные бюджетные деньги при всем желании нельзя было направить на таганрогскую стройку века. Для кредита нужны были гарантии более высокого, т. е. федерального, уровня.Но можно было выпустить облигации. Первый заем был пробный. К «Дон­инвесту» отношения не имел, и хоть и случился тогда скандал с его организатором, но сейчас речь не о нем. Второй заем сразу получил название — «газовый». Выглядел замысел отлично. По закону область до того субсидировала десяткам тысяч жителей каждый год покупку угля на миллионы рублей. А что, если привлечь деньги на рынке, разово вложиться в газификацию городов и сел и через несколько лет, сэкономив на субсидиях, а заодно осчастливив тысячи жителей Дона, погасить кредит? Банки выстроились в очередь за этими облигациями. Нехорошие мысли возникли у них, когда выяснилось, что перечислять деньги за облигации нужно было на спецсчет в банке «Донинвест». Смутные сомнения не терзали только Сбербанк, находившийся тогда под влиянием областной власти. Он и купил почти все облигации. Вскоре корреспондент «Города N» Игорь Бураков решил узнать, кому из газовщиков уже пришли деньги и провели ли те газ некой абстрактной «бабе Оксане, таскающей каждый зимний день уголь ни свет ни заря», то есть жителям Дона. Выяснилось, что никто ничего не получал. Чиновники областной администрации стали кивать друг на друга, наконец была придумана малоизящная версия: газовщики из раза в раз неправильно предоставляют свои реквизиты, поэтому деньги не уходят. После публикации в N «Куда подевались деньги газового займа?» губернатор заявил на сессии Законодательного Собрания то, о чем все давно шептались: деньги (100 млн руб.) пошли не на планово-убыточную газификацию, а на планово-при­быльный Таганрогский автозавод. Он призвал депутатов закрепить это его решение юридически. Депутаты, не привыкшие противоречить Владимиру Чубу, проголосовали за мечту Парамонова, а значит против мечты «бабы Оксаны».

Завод был героически построен к началу осени 1998 года. При большом скоплении общественности, прессы, работников предприятия Михаил Парамонов и Владимир Чуб расписались на капоте первого, призванного стать раритетом «Донинвес­та». Потом, правда, когда гости разъехались, пришлось производство остановить и продолжать монтаж оборудования и его отладку. Но то, что конвейер не до конца смонтирован, было не главной проблемой. После дефолта остановился рынок подорожавших в несколько раз в след за долларом иномарок. С одной стороны, иссяк поток денег за авто, с другой — кредиторы призывали ФПГ к ответу. Для Михаила Парамонова настали дни серьезных испытаний на прочность.

Долги — скандалы — долги
Нет, это не была немая сцена из гоголевского «Ревизора». 2 ноября 1998 года на сцене городского Дома культуры Таганрога в два ряда, угрюмо смотря в зал, сидели чиновники местной администрации, начальники служб и ведомств. Зрителями были пожилые люди в потертых пальтишках, глухо повторяющие хором: «Голод-голод-голод…» Щипай, не щипай — это был не страшный сон слуги народа, а реальная встреча руководства города с пенсионерами, на которой присутствовали некоторые герои и нашего романа. Собкор «Города N» Виктория Макаренко была, как всегда, одним из зрителей, а на сцене во втором ряду сбоку скромно сидел самый влиятельный бизнесмен Ростовской области Михаил Юрьевич Парамонов. Обычно он занимал более почетные места, но сегодня был тот случай, когда чиновникам и депутатам нужна была другая мизан­сцена, и потому Парамонову указали место с краю. Пенсионеры продолжали скандировать «голод», и этот жуткий флешмоб был их реакцией на трехмесячную задержку пенсий. Перед ними сначала выступил заммэра Виталий Черный. Разъяснил сложное положение в стране, указал на то, что правительство несвоевременно перечисляет некоторые средства на места, предложил пенсионерам отдать часть долга мукой, хлебом и конфетами. Предложение вызвало бурю в зале, пенсионеры стали требовать Парамонова, собственника банка «Дон­инвест», через который в Таганроге выдавались (а в последнее время не выдавались) пенсии. Он в этой непростой ситуации тоже начал свой доклад довольно складно. Рассказал об устройстве пенсионной системы, нарисовал перспективу погашения долгов к годовщине Великого Октября (тут вам и реверанс в сторону коммунистов, организовавших встречу), но и он срезался на продовольствии. Видимо, отдавать 20 млн руб. было нечем, кроме конфет и печенья Донской кондитерской фабрики, входящей в ФПГ. Пенсионеры взревели, требуя дать отчет о «прокрутке их денег» через ТКЗ (то есть автозавод), несколько человек, подобравшись к сцене, требовали вернуть долги с инфляционными процентами. Парамонов перешел на крик и непечатную лексику. Отбросив микрофон, он закричал:

— Да какое там «крутить»? Мы все, что можно, отдали сюда!.. Ага, прокручиваю! 250 миллионов накрутил в Таганрог! Да … бы мне был этот город!

Между прочим, выяснилось, что рабочие ТКЗ, как и пенсионеры, несколько месяцев не получают зарплату. Парамонов сказал: «Скоро расплатимся, если правительство поможет». «А если не поможет?» — крикнул кто-то из зала. «Тогда мы получим еще один памятник! Красивый, современный, неработающий завод!» Пенсионеров эта страшная угроза не проняла. Они потребовали в недельный срок погасить все долги, перевести пенсионные счета в Сбербанк или доставлять пенсии почтой. Обратились с письмами о необходимости принять меры к прокурору области Харьковскому и губернатору Чубу — тому самому, кто за пару лет до этого негодовал по поводу двухнедельной задержки пенсий «Южным регионом» и ничего не сказал о банке, задержавшем выплату таганрогским пенсионерам на три месяца.

Беда не приходит одна. К этому времени Сбербанк, крупнейший кредитор областной и ростовской городской администрации, выходит из-под контроля. Область, как отмечалось выше, продала ему облигации газового займа на 100 млн руб. Город под гарантию области занял у него 160 млн руб. на три месяца и тут же отправил их «Дон­инвесту», мотивируя свое решение кредитовать ТагАЗ тем, что завод как юрлицо зарегистрирован в Ростове, а инвесторов надо поддерживать. Донские чиновники надеялись, что им удастся без труда пролонгировать кредитный договор и отодвинуть срок погашения облигаций или же разместить облигации на внешнем рынке на сумму $ 100 млн. Но Сбербанк не согласился, а займу помешал кризис 1998 года.

Парамонов вынужден заплатить незначительную часть в погашение и заявить очевидное: денег нет. Группа предложила рассчитаться некоторыми предприятиями, например Донской кондитерской фабрикой и Молочным заводом, но чиновники, несмотря на «определенную симпатию» к ФПГ «Донинвест», благоразумно от этого варианта отказываются. Сбербанк подает в суд сначала на городскую, потом на областную администрации. Судебные при­ставы получают исполнительные листы на арест городского имущества. В этой тяжелейшей ситуации создатели нового русского автомобиля находят решение, которое поразило всех специалистов: «Донинвест» предлагает рассчитаться так называемыми «вэбовками». На рынке они стоят 25% от номинала, а Сбербанк под давлением областных лоббистов соглашается принять их по стоимости… 83,1% от номинала. Попросту говоря, «Донинвест», заняв у этого полугосударственного банка 268 млн руб., отдает ему 127 млн. Правда, чтобы Сбербанк согласился, потребовалось обещание ростовской мэрии предоставить ему льготы по аренде и налогам на 50 млн руб. Предполагалось, что их «Донинвест» компенсирует городу в будущем (как думаете, компенсировал?). Все согласились и остались довольны. Такие они были, лихие девяностые. 

Каких только не было тогда кредиторов.

— В девяностые я работал охранником в «Донинвесте», — вспоминает писатель Денис Гуцко. — В банк часто приезжали бандиты, привозили деньги на депозит. Когда они узнали о строительстве завода в Таганроге, некоторые занервничали, не веря в эту идею. Кто-то хотел забрать свои деньги. Мы побаивались, как бы не начался отстрел руководства, а заодно и охранников банка.

Федеральный журнал «Эксперт» неожиданно опубликовал неофициальную информацию о том, что ТагАЗ может скоро расплатиться по всем кредитам, поскольку компания Daewoo выделяет ему $ 500 млн то ли товарного (комплектующими), то ли денежного кредита. Надо сказать, для тех, кому ФПГ была должна, это была новость, в которую хотелось верить.

— Корейцы тогда действительно часто приезжали, — говорит Денис Гуцко. — Всех поразило, насколько быстро Парамонов научился говорить по-английски. Вел переговоры с ними без переводчика.

На запрос «Города N» об остроте проблемы с оборотными средствами и возможности ее решения с помощью корейцев Михаил Парамонов ответил уклончиво: «Перед ТагАЗом проблема оборотных средств не стоит. У нас есть различные альтернативные варианты, источники пополнения оборотных средств. В том числе достаточно успешно ведутся переговоры и с корпорацией “Дэу”».

Конечно, о полумиллиарде долларов не могло быть и речи, но какой-то кредит комплектующими завод получил. Об этом можно судить по вспыхнувшему скоро скандалу из-за его невозврата. Daewoo подала в суд и прекратила сотрудничество с ФПГ «Донинвест». Вскоре Парамонов находит себе другого корейского партнера — Hyundai. Как позже выяснится, в этот момент он вытянул счастливый билет.

Но девяностым приходит конец, а денег на развитие ТагАЗа по-прежнему не хватает. Близится 2000 год, настает новое тысячелетие.

Заводы — деньги — завод
До 2000 года область была закрыта для внешних инвесторов. Все ценное должно было достаться своим. Приход Путина к власти, его идея федеральной вертикали нашла на Дону отклик в виде распродажи москвичам приватизированных заводов. «Дон­инвест» избавляется от Белокалитвинского и Красносулинского металлургических комбинатов. Продажа активов помогала группе улучшать ликвидность. 

В стране начинался подъем, автомобили «Хендай-Акцент», которые выпускает ТагАЗ, пользуются популярностью у автолюбителей. На заводе жалуются не на низкий спрос, а на недостаточные поставки от корейских партнеров, у которых то и дело бастуют рабочие. В начале 2000-х Михаил Парамонов и Алла Хвесько значительную часть времени живут за границей. Что, очевидно, вызывает обеспокоенность у их партнеров. Вот как их успокаивал в рекламном тексте тогдашний предправления «Донинвеста» Борис Лютов:

«Вопрос: — Говоря о коллективе банка, невозможно не вспомнить людей, стоявших у истоков, — Михаила Юрьевича Парамонова и Аллу Михайловну Хвесько. Насколько активно сейчас они участвуют в деятельности банка?

Ответ: — Очень активно. Находясь и в России, и за границей, они постоянно контролируют деятельность банка и холдинга в целом. Профессионализм этих людей столь высок, что им уже неинтересно останавливаться на региональном уровне. Михаил Юрьевич работает сейчас над новыми европейскими проектами. Алла Михайловна, помогая ему в этом, стала председателем совета директоров банка «Донинвест». Между ними и мной, менеджером высшего звена, существует полная согласованность действий».

Михаил Парамонов и губернатор Василий Голубев (справа). 2010 год, возможно, последний приезд хозяина ФПГ «Донинвест» в Россию.

Доверенным лицом в ФПГ становится выпускник мехмата РГУ Геннадий Ряднов. Он и до этого направлялся Михаилом Парамоновым на самые горячие участки. В частности, сопровождал сделку по продаже БКМПО «Русскому алюминию», был председателем правления банка пос­ле Аллы Хвесько. Теперь главная его забота — это набирающий обороты завод. «В 2004 году Hyundai продал в России свыше 50 тыс. автомобилей, — говорил г-н Ряднов в интервью «Городу N». — В 2005 году объем реализации приблизился к 90 тыс. единиц. И при этом мы постоянно испытываем дефицит по нашим машинам, собираемым в России, в первую очередь по «Акцентам». То есть спрос полностью не удовлетворен и потенциальный объем нашего рынка выше. Для сравнения: в США ежегодный объем продаж Hyundai превышает 400 тыс. автомобилей, в странах Западной Европы составляет около 300 тыс. Россия — страна большая, а по количеству автомобилей на душу населения мы пока еще находимся очень далеко от развитых стран. Если же нужны более конкретные расчетные величины, то получается следующая картина. Нынешняя доля рынка Hyundai среди иномарок составляет около 17%. По прогнозу, когда объем продаж иномарок в 2007 году приблизится к одному миллиону, доля Hyundai, ориентировочно, вырастет до 170 тыс.». Итак, ТагАЗ, казалось бы, становится тем бриллиантом донской промышленности, о котором мечтали его амбициозные создатели. Сюда в ходе визита в Ростовскую область приезжает президент Путин. Завод становится местом паломничества федеральных чиновников и журналистов. Раcцвет его, как и всей докризисной экономики, приходится на 2008 год, когда он выпускает около 100 тыс. автомобилей, показывая рекордный для ростовского бизнеса оборот около $ 1 млрд.

Трагедия — драма — фарс
Стоп. 2009-й. Завод, которому с готовностью давали в долг крупнейшие отечественные банки, просто останавливается, потому что дилеры не могут продать ни одного автомобиля. В этот момент Сбербанк, ВТБ и другие банки поменьше начинают требовать от ТагАЗа возврата средств. С этих пор в прессе начинает фигурировать примелькавшаяся позже сумма долга в 20 и более млрд руб­лей. На десятом году «диктатуры закона», да еще и в ситуации с госбанками, мечтать о счастливом конце безнадежно. Усугубляется все тем, что на смену губернатору Чубу пришел варяг Василий Голубев, обходящий ТагАЗ стороной, а Hyundai зая­вил о намерении строить в России собственный завод, на котором будут выпускаться его новые перспективные модели, но и в этой ситуации Михаил Парамонов опять смог удивить всех, добившись рассмотрения вопроса о поддержке ТагАЗа на уровне премьер-министра Владимира Путина. Путин дает поручение госбанкирам реструктурировать долги, проработать вопрос о льготах. Наконец посещает завод и губернатор Голубев, настраивая таганрожцев на трудную совместную работу по выходу из кризиса. Дальнейшее, что происходило с ТагАЗом и «Донинвестом», было одновременно трагедией, драмой и фарсом. В непростой ситуации завод заявил о начале выпуска собственной марки. Однако в ней давнишний партнер  ТагАЗа Daewoo разглядел одну из своих последних моделей и доказал основательность своих подозрений в суде. После скандала с Daewoo завод, по мнению аналитиков авторынка, сильно испортил свой имидж в Корее.

Надежды ТагАза теперь связаны с китайцами. Но их как прямых конкурентов «АвтоВАЗа» не хотят видеть на нашем рынке федеральные чиновники. ТагАЗ пытается сотрудничать с «Чери». И здесь все заканчивается скандалом. Китайцы обвиняют таганрожцев в несанкционированной сборке своих автомобилей. Вскоре на заводе вводится внешнее управление, а в начале нынешнего года начинается конкурсное производство. Фарсовости происходящему придает новость о покупке банка «Донинвест» продюсером группы «Ласковый май» Андреем Разиным. К этому времени завод должен около 30 млрд руб., а Михаил Парамонов лично как поручитель — около 12 млрд руб. Он уже несколько лет живет во Франции и если решится приехать в Россию, то согласно закону не сможет ее покинуть, пока не расплатится по личным долгам.

Практика — теория — практика
История «Донинвеста» изобилует загадками, как таинственна и сама фигура избегавшего публичности Михаила Парамонова. И один из главных секретов — закономерен ли крах бизнесмена, абсолютно уверенного в том, что ему можно ездить на красный свет и инвестировать в завод «оборотку», даже если это «оборотка» таганрогских пенсионеров? Один из собеседников N выразил уверенность в том, что это случайность:

— Парамонов вел бизнес так, как и другие в то время. Может, конечно, он и перебрал тогда предприятий и не смог со всем этим справиться. Была и зависть со стороны федеральных компаний. Но другие, которые сегодня в шоколаде, просто угадали, им повезло. Ему — нет.

<p>Почему-то с самого момента «уполномочивания» «Донинвеста» среди журналистов «Города N» сложилось мнение, что закончится все это катастрофой и ресурсы, которые выкачивали из всей области и вкладывали в сомнительный проект, уйдут в песок. После одной из публикаций в конце 1990-х секретарь на всю редакцию позвала главного редактора: «Вас Парамонов Михаил Юрьевич». Наверное, если бы она сказала «Папа Римский», удивления было бы меньше. Парамонов был рассержен статьей и помимо упреков спросил: «Почему вы так плохо обо мне все время пишете? Я здесь что, самый большой бандит? Я что, все разворовал и построил себе дворец за границей? Я же все сюда вкладывал…» — «Так давайте вы расскажете об этом в интервью, мы готовы встретиться в любое удобное для вас время». Он ответил, что подумает. Пару недель назад один из общих знакомых, который до сих пор поддерживает связь с ним, передал Михаилу Юрьевичу очередную просьбу об интервью уже в связи с этим историческим очерком. Парамонов до сих пор думает. В своем дворце на реке Сена.